1962 ГОД. БОЛЬНИЧНЫЕ БЕДЫ

Алина Дием 19.09.17 16:27

   Что такое огород для нашей семьи в то время? Кормилец. Сразу за крытым двором небольшая травянистая дорожка вела влево к колодцу. Наш огород слева был ограничен только кустами крыжовника от соседей-родственников, забора от Мозжериных не было. Колодец был общий. В конце огород отделялся невысоким забором из серых старых неровных досок от участка Паклеевых. Справа огород огорожен новым высоким забором от проулка. Здесь доски ровные, труганные дедом, и довольно высокие, ведь от чужих, от проулка.
   Первыми, прямо от входа из двора, шли две широкие, но короткие грядки, разделённые деревянным проходом – старые широкие доски-плахи. На доски на колени становилась бабушка, чтобы заняться лунками. Лунки – это углубления в грядках, куда в подготовленную почву с «натуральными удобрениями» из свинарника и курятника высаживалась в мае рассада огурцов и помидоров. Лунки нужно было закрывать стеклом, ночи в Кунгуре холодные. А по утрам стёкла сдвигались, чтобы растения росли при нормальном свете. Закрывать и открывать лунки бабушка доверяла и мне тоже. А вот поливала только сама. Дождевая вода бралась из бочки у стока крыши, а не из колодца. К тому же бабушка ждала, когда «вода отойдёт», то есть слегка нагреется днём. Но нельзя было и задерживаться с поливкой до самого вечера, а то мокрая земля на ночь вредна. Бабушка чувствовала растения, знала, когда их кормить-поить с пользой, а не во вред. Мне бабушка объясняла по ходу дела, немногословно. Поучающего тона у неё никогда не было.
   Огурцы у бабушки выростали знатные – ровные, пупырчатые, негорькие. С помидорами возни было ещё больше: их подвязывали на колышки, поднимали ближе к солнцу, а они всё равно не успевали созреть к первым августовским заморозкам. Тогда бабушка собирала их алыми, с зеленовато-жёлтыми боками, и укладывала на полати и на печь в валенки – дозревать. И всё-таки у нас были свои помидоры, хотя и под осень. Вторая грядка предназначалась для свёклы и морковки. Вот тут-то бабушке приходилось плохо. Она ползала на коленях у грядки часами, чтобы выполоть морковку, проредить, подпитать. Знала каждый росточек. Растения, как комнатные герани, так и на огородных грядках, бабушка называла «садинками». Бабушкино слово, от которого сейчас щемит моё сердце, – садинки.
   По краям грядок росли горох и бобы. Бобы я любила очень. Поглаживала их бархатистые стручки, ещё когда они были плоскими. Потом следила, как стручки круглеют. Я никогда не срывала ничего в огороде из любопытства, умела беречь каждый полезный стебелёк, поэтому бабушка безбоязненно пускала меня в огород в отличие от других приезжавших внуков. Ни Голышевых, ни Ляминых бабушка в огород не пускала. Тихий Виталий Архипов и сам туда не ходил, за ним особый пригляд не нужен. У бани рос малинник, во дворе у забора – кусты смородины. Вот для внуков как раз они и подходили – рвите, ешьте сколько хотите.
   За огуречными грядками шла широкая картофельная гряда, а разделяли их длинные, во всю ширину огорода, капустные ряды. Капуста росла ровными рядами, а между кочанчиками прихотливо разбросались островки лука и чеснока. Окучивать картошку и пропалывать эту часть огорода бабушка разрешала деду.
   Мне очень нравилось, как цветёт картошка. Цветы картофеля я до сих пор считаю изысканными. Посмотрите, как изящно и причудливо выгнуты лепестки, как нарядны тычинки. Цвет – от белого до тёмно-фиолетового на сочных тёмно-зелёных листьях – ублажает зрение. Мы с бабушкой любовались картофельными цветами. Я и сейчас их считаю такими же прекрасными, как самые редкие орхидеи.
   И вот как раз после весенних нелёгких трудов на огороде, в чудную июньскую пору цветенья бабушка занемогла. Уже весной она постанывала, когда ползала вокруг грядок. Разумеется, не жаловалась, ничего не говорила, пока огородная страда в разгаре. А сейчас, в июне, можно чуток расслабиться, полюбоваться результатами своего труда. Бабушка решила сходить к врачу из-за болей внизу живота. Оказалось, надо срочно оперировать. Послали в Пермь, в областную больницу, на срочную операцию. Операция прошла успешно, опухоль оказалась большой кистой. Бабушка справилась и с этой бедой, ведь она была у нас сильная и ещё молодая – ей всего 66 лет. Навещать бабушку в больнице в Пермь ездил дедушка. Мама работала. Я оставалась под присмотром тёти Ориши. Наконец, в воскресенье в Пермь к бабушке поехали и мы с мамой.
   Ранний подъём на заре, долгий и спешный путь по безлюдным улицам на вокзал, сам вокзал с гулким залом и чудным, закрытым ещё, киоском, за стеклом которого я успела рассмотреть цветные фигурки Ивана-царевича на сером волке; вагон с открытыми окнами, ветер в лицо, когда я высунулась из окна прямо в мелькнувшие у глаз кусты, испуганно отшатнулась, но маме не сказала, чтобы и дальше смотреть в лес, в поле, опять в густой лес, дышать бьющим в лицо свежим ветром – всё наполняло меня новизной и животной радостью летнего существования. А Пермь вторая (почему-то вторая, а где первая?), я не успевала спросить, потому что уже захвачена новым видом широкой привокзальной площади, грохотом подъезжавшего трамвая, его колыханьем и восторгом, не меньшим, чем в поезде.
   Июньский чистый город околдовал меня. Мы шли по длинной тенистой улице с ровным асфальтовым тротуаром, рядом слева мелькали шумные быстрые машины, не успевала их разглядывать; справа стеклянные витрины магазинов выходили прямо на тротуар, а не как в Кунгуре в Круглом магазине – на галерею. Хотелось идти медленно и всё внимательно рассмотреть, но мама тащила за руку и спешила. Наконец, через густой сад пришли в больницу. И бледная бабушка, осторожно шагая, спустилась к нам по лестнице, обняла и расцеловала. Мама и бабушка плакали, но успокаивали меня, что всё хорошо, всё страшное позади. Радость моя не померкла. Бабушка обещала скоро вернуться домой.
   У нас до вечернего поезда осталось довольно много времени, как сказала мама. И мы решили дойти до картинной галереи на Комсомольском проспекте. Шли, шли по светлому пермскому июню, пока не проголодались. Зашли в гастроном. Это слово я не знала – новое слово, какая удача, я так любила новые слова. Гастроном – это магазин с колбасой.
   Стояли в очередь недолго, мама купила колбасу, потом у другой совсем продавщицы – батон, потом у третьей – бутылку молока. Гастроном – длинный бестолковый магазин. Почему бы не продавать всё сразу, а не в три велюшки? Мы вышли с покупками и направились в сквер. Мама, оказывается, знала это слово, но никогда его не говорила, а сказала, только когда мы пришли в сквер. Опять новое слово – сквер – это маленький садик, гораздо меньше нашего кунгурского горсада с качелями. Деревья, кусты и скамейки в кружочек, где мы угнездились и перекусили. Качелей поблизости не оказалось. До картинной галереи всё-таки придётся доехать на трамвае, как нам объяснила словоохотливая старушка на соседней скамейке в сквере. Я прыгала от радости – трамвай мне очень понравился, как и новые слова – гастроном и сквер.
   Трамвай шёл по солнечным улицам, людей было много, мне казались они нарядными, как на празднике. Город шумел. У нас с мамой было отличное настроение. Почему мы решили зайти в высокую колокольню, чтобы посмотреть картины, я не догадывалась. Тишина и сумрак после солнца и шума были разительны. Мы ходили по залам. Картины висели высоко, и смотреть мне было неудобно. Вдруг мне показалось, что я здесь уже была и видела этих кур и красных петухов близко-близко. Я замерла возле, задрав голову. Сказала маме, что я помню этих красных кур. Мама печально покачала головой, она что-то совсем загрустила. Потом присела ко мне на корточки и прошептала: «Мы были здесь с твоим папой, но тебе было всего два с половиной годика, ты не можешь помнить...» Я не стала спорить, чтобы не огорчать маму. Она всегда расстраивалась, когда кто-то нечаянно говорил о моём папе. От него, как говорила тётя Пия, «ни гостей-ни вестей уже третий год». Тётя Пия при этом обнимала меня крепко-крепко и называла «сиротинка ты моя бассенька».
   Когда мы вышли на солнце, радость опять понесла нас пешком вниз по широкой улице. Теперь мама решила сводить меня в зоопарк. Она расспросила прохожих, нам рассказали, как туда доехать. Опять трамвай! Пермь мне нравилась с каждым часом всё больше. Большой город, без трамвая не обойтись! Конечно, обезьяны, запах, конфеты в фантиках, которые им бросали богатые пермские дети, меня поразили. Сонные тигры в клетках, попугаи такие большие, совсем не похожи на картинки в книге про Африку. Я упорно надеялась найти Тяни-Толкая, коня с двумя головами, о котором недавно мы с мамой читали по вечерам книгу. Мне казалось, что он должен жить в зоопарке. Мама смеялась и говорила, что ему лучше жить в лесу, а то здесь его не прокормить, нужна двойная порция.
   Светлый июньский день бесконечен. Полная счастья, я не заметила, как заснула, прижавшись к маме, в вагоне поезда. Мы прибыли в родной Кунгур удивительно тихим, малиновым вечером. Уже отдохнувшие в поезде, медленно шли домой. Мне нравились высокие сосны в привокзальном районе, где я бывала так редко, всего-то несколько раз. На наших улицах сосен не было. Бабушка скоро будет дома, надо ей будет всё-всё рассказать подробно про сегодняшний счастливый день.
   В июле созрела лесная малина. Мама вместе с сотрудниками горпромкомбината, где она трудилась счетоводом-кассиром, поехала на грузовой полуторке за ягодами. Все набрали в лесу полные корзины малины, расселись в открытом кузове и тронулись с крутой горы домой. Грузовик опрокинулся. До смерти никто не убился, но руки-ноги поломали. Мама сломала правую руку в локте. Забинтованная в гипсовую повязку, она получила освобождение от работы по больничному листу. Появилось много свободного времени. Ходить «в город» с толстым гипсом на руке, привязанным к шее, она стеснялась, поэтому мы круто повернули в другую сторону и направились на прогулки по Ледяной горе.
   Ледяная гора была в то время совсем лысая, без деревьев и кустарников. Даже травы было мало, так как земля выветривалась, обжигалась на солнце летом, вымерзала зимой. Зато ходить по горе было легко, далеко видны опасные провалы. А вид с Ледяной горы на город и Сылву был потрясающий! Панорама города расстилалась ковром, уходила в туманную дымку к югу и западу. Видны изгибы реки. Вот вблизи наши места – знакомые улицы, переулки, дома, Карасье озеро. Вид сверху, как полёт птицы. Я немедленно раскидывала руки и взлетала в упоении. Мама, постояв в задумчивости перед пространством и временем, взмывала рядом. Нас овевал ветер, мы летели над рекой и городом, лёгкие и счастливые.
   Вскоре к нашим ежедневным походам на Ледяную гору пристроились соседские ребятишки. Вероятно, их отпускали родители, раз видели, что с нами есть взрослый человек – моя мама. Наша компания шла в конец улицы и по каменистой дорожке на кладбище поднималась до половины горы. Потом дорожка сворачивала влево к кладбищу, а мы шли вправо – по скудной траве и крутому склону. Было трудно подниматься, мы пыхтели, скользили, но когда доходили до верха и оглядывались, то чувство радостного полёта охватывало нас снова и мы парили, раскинув руки. Мама, как подбитая птица, махала одним крылом вместе с нами и смеялась. Нет, такое забыть невозможно.

Наглядевшись бездумно в бездонное небо –
по небесным лугам так хочется бегать! –
с горы, как в полёте, бежим друг за другом,
и радостью рвётся душа за испугом.

И руки раскинув, себя мы не слышим:
безудержным а-а! поём мы и дышим.
И жизнь перед нами всё дальше, всё выше.
И ангел парит и садится на крыше

родимого дома, что в цветеньи яблонь
зовёт нас с горы и держит охранно
от самого детства до гибельной раны,

до смертного часа, когда в облака мы вернёмся,
чтоб видеть с небес, как снова несётся
с полынной горы чьё-то детство.

   Свой изысканный сонет я посвящаю маме. А сейчас я посмотрела запись в маминой трудовой книжке за тот год и увидела, что у неё был добрый начальник, сразу видно, что хороший человек. Он не уволил безрукую кассиршу, которая не могла считать деньги одной левой рукой, а перевёл её в бухгалтеры до октября. В октябре, когда рука зажила, он приказом перевел её обратно на должность счетовода-кассира.
   Но начальные навыки бухгалтерского учёта мама получила, и это позволило ей потом работать бухгалтером. Практика и опыт пришли с годами, она стала хорошим бухгалтером и проработала им до пенсии в различных учреждениях. Как говорится, нет худа без добра. Перелом руки привёл маму к выбору профессии.

Пн	Вт	Ср	Чт	Пт	Сб	Вс
		1	2	3	4	5
6	7	8	9	10	11	12
13	14	15	16	17	18	19
20	21	22	23	24	25	26
27	28	29	30	31