МОЗЖЕРИНЫ

Алина Дием 08.09.17 11:49

   В Засылвенской части Кунгура дед поставил наш дом неслучайно. Родственники бабушки – Мозжерины – жили в Кунгуре издавна. В переписной книге второй ревизии 1747 года упоминается:
   «457. Написанный в прежнюю перепись посадской Афанасий Тимофеев сын Мозжерин 37 лет, у него брат Григорий 28 лет, у Афанасия дети Иван 14 лет, Матвей 4 лет, Петр 5 недель, у Григорья сын Андрей 1 год».
   А указанная «прежняя перепись» – это первая перепись 1719 года. Обратимся к ней: действительно, ещё в 1719 году жили «во дворишке Епифан Сидоров сын Мозжерин 70 лет, у него сын Тимофей 45 лет, у него сын Афанасий 10
лет».
   Да и в Кунгур пришли Мозжерины в 17 веке не издалека, а из близкой деревни, ибо упоминаются в Кунгурской переписи 1679 года: «в деревне Баранчине... Мишка да Ивашко да Першка Федотовы дети Мозжерины.
   Макарко Фадиев сын Мозжерин». (РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Д. 226. Л. 158 об.)
   Как видим, Мозжерины – старинная кунгурская фамилия.
   Третьяковы были Мозжериным давней и дальней роднёй, но стали гораздо ближе, когда двоюродная сестра бабушки – Ориша – вышла замуж за Андрея Мозжерина и поселилась у него в Засылвенской части на углу улиц Мининской и Марьинской. Андрей Мозжерин – потомственный сапожник, чеботарь-надомник. Усадьба у него наследственная, большая, а по советским временам, непозволительно большая. К тому же в округе всегда ходили слухи, что «излишки» будут «обрезать». Когда и сколько «обрежут», кого подселят – ничего не известно, вот и решили Андрей и Ориша Мозжерины предложить купить у них по-родственному, а значит, подешевле, часть участка родственникам Ковшевниковым. Бабушка с дедушкой в доме на Мининской у Мозжериных бывали, участок знали хорошо. Привлекала и солнечная сторона, и тишина окраины. Оформили документы, как положено у нотариуса, а вот номер дома дали с буквой, потому что вписались в старую нумерацию – вот почему наш номер дома – 65-а, где «а» – новая часть старой усадьбы Мозжериных.
   Дом Мозжериных – двухэтажный, с невысоким каменным низом и деревянным верхом – типичный кунгурский дом. В нижнем этаже у дяди Андрея была сапожная мастерская, куда я заходила по-родственному в любое время. Даже запах его мастерской помню: смесь кож и вара. Дед частенько сидел у дяди Андрея, ну и я с ними. Это оттуда, из глубин детской памяти, всплывают слова: дратва, юфть, колодки, голенища, фининспектор. Говорил дядя Андрей невнятно, потому что во рту у него всегда были маленькие деревянные гвоздики. Он стучал молоточками, не переставая, весь день. На ногах я его и не помню – всегда сидя у окна, в большом кожаном фартуке, в руках молоток, в губах гвоздики. Он и смеялся краем губ, не выпуская гвоздики изо рта. Не пил, не курил, не матерился, как и дед наш. Они, два ремесленника, думаю, прекрасно понимали друг друга, потому и дружили-ладили.
   Тётя Ориша – маленькая, сухонькая, говорливая. Полная противоположность нашей статной бабушке-молчунье, но ладили обе, без сомненья. Мама моя дружила с их старшей дочерью Раисой, которую я совсем не помню, потому что уехала она на Кубань, когда я была слишком мала. Там Рая Мозжерина вышла замуж и прислала две посылки одновременно – своим родителям и нам. Посылки с кубанскими грушами. Мне было лет 5 или 6, а я груши живьём не видала, всё в сухофруктах да компоте. А тут такое счастье – зелёные, большие, твёрдые и сочные – настоящие! Разве такое забудешь?
   Яблоки в то время до Кунгура как-то доходили, можно было их купить свежими. К Новому году привозили мандаринки. А сливы, вишни, абрикосы, груши – только в сухом виде. Это сейчас в Кунгуре все фрукты доступны, даже экзотические.
   С Мозжериными у меня связаны две смерти. И слово «смерть», и горе, которое она принесла, – это внезапная смерть дяди Андрея. Первая в моей жизни смерть. Смерть близкого человека. Не болел, умер внезапно от сердечного приступа на своём рабочем месте у окна. Может быть, и деревянные гвоздики остались у него во рту. Горе не приходит одно. Тётя Ориша была вынуждена продать свой большой дом и купить что-то поменьше – домик на соседней улице, в каком-то переулочке. Мозжерины переехали. Мы загрустили.
   Средняя дочь Мозжериных Маша и младшая Лиза были школьницами и со мной, малолетней, особо не дружили, но и не обижали, всё-таки родственницы. Иногда я приходила к ним поиграть, покачаться на качелях.
   Они очень мне помогли позже, когда умерла моя бабушка. Я была так потрясена, что заболела, находилась в прострации, а попросту впала в молчанье и сон. О школе не могло быть и речи. Молча я заходила иногда в дом к тёте Орише, она наливала мне стакан парного молока от своей коровы, я садилась на качели у них во дворе и взлетала к небу, в рай. К бабушке.
   Потом приходили из школы Лиза и Маша, мы садились за стол в их девчачьей комнатке и вырезали из бумаги рисованные кукольные платья. Девочки болтали, не обращая внимания на моё молчание. А мне и надо было только, чтобы со мной не разговаривали.
   Бумажные куклы у Лизы получались, как настоящие принцессы, – с золотистыми кудрями и голубыми прекрасными глазами. И бумажные платья она им шила лучше Маши и меня. Добрая тихая Лиза станет в будущем такой же красивой, как её детская бумажная принцесса. Лиза выйдет замуж за лейтенанта и уедет с ним служить в Германию. Сказочная, по советским временам, судьба.
   Маше Мозжериной достанется совсем иная жизнь – с тяжёлой работой, без мужа и детей. Свой домик ей придётся опять продать и купить скромную половинку старого дома у Карасьего озера. Мы навестили её там, когда приезжали в 1990 году в Кунгур. Грустная получилась встреча. Милые Мозжерины, я вас всех помню и люблю.

Я летала по небу.
Небо пахло коровой.
И качели мычали
и над хлевом взлетали.
Облака – молоко,
а глаза васильков
с сеном съела корова.
Заскрипели качели
в смертоносном апреле.
Души плавают в небе.
Вот сейчас дотянусь
до заоблачной марли
и парным молоком
по глоточку, по капле напьюсь.
Рай ведь рядом совсем,
он над тёсовой крышей, –
там и бабушка
с тётей Оришей.

Пн	Вт	Ср	Чт	Пт	Сб	Вс
1	2	3	4	5	6	7
8	9	10	11	12	13	14
15	16	17	18	19	20	21
22	23	24	25	26	27	28
29	30	31