П.И.Мельников-Печерский. Поездка в Кунгур

5 августа 1839 года мы выехали из Перми с двумя бураками перменей и со множеством желаний благополучного пути. Этими дарами наградили нас добрые наши знакомые. Мне жаль было расстаться с Пермью. Живя так долго в этом городе, я привык к тамошней полусонной жизни, даже и к некоторым тамошним простеньким чудакам, к тамошним добреньким барыням и барышням. Что ни говорите, а привычка много делает; мне и до сих пор приятно вспоминать вечера, проведенные в курьезных спорах о политике и литературе, гулянья на заимках(1), катанья по Каме. Патриархальная простота, радушное гостеприимство пермяков мне всегда будут памятны. Что же делать, если у иных найдете вы мало еще образования. Они ведь в Перми живут, а Пермь посмотрите-ка где.

Быстро катилась наша долгушапо пустой, пыльной, но зато главной улице Перми. Как она называется – не спрашивайте; в Перми названия улиц существуют только на плане, а там они никому не известны. Если вам нужно отыскать кого-нибудь в Перми, вы должны непременно знать, близ какого известного человека он живет; без этого вы не скоро отыщете вашего знакомого. Странное дело, в Перми отыскивают своих знакомых – по питейным домам. «N.N.живет у Кунгурского кабака; Z.Z. живет у Разгуляя». Подобные фразы вы услышите даже в лучших пПермских гостиных, и это совсем не миф.

Миновав дом училища детей канцелярских служителей, мы поехали к Кунгурской заставе. Направо тянулся когда-то бывший прекрасный бульвар. Нынче он совершенно заброшен; ротонда, выстроенная в cpeдине его для удовольствия публики, теперь только пугает ее, потому что с каждым часом надобно ожидать ее падения. Бульвар гармонирует с городом, в котором нечистота и беспорядок препорядочные. Как можно сравнить с Пермью богатые заводы: они столицы в сравнении со своим губернским городом.

В одной версте от заставы начинается лес, среди которого идет прекрасная гальковая дорога, устроенная Модерахом, бывшим прежде здесь губернатором и прекрасно устроившим было свою губернию. Девять верст идет дорога эта скучным лесом, на десятой версте начинается спуск. Мы подъехали к деревне Фроловой, которая стоит на речке Мулянке. Местоположение прекрасно. Перед вами обширная ложбина, покрытая ручейками, лесочками; светлая Мулянка прихотливо извивается по ней; на последнем плане роскошной картины имеются возвышенности, покрытые лесом: это, как говорят, подножье Урала.

У дер. Фроловой есть порядочный садик и заимка, принадлежащая одной пермской помещице. Прежде, говорят, здесь был прекрасный дом, но он сгорел. Мы провели несколько минут во Фролове – в это время чинили нашу долгушу. Я стоял на холме, смотрел на синюю даль. Так это-то Урал, думал я, это-то богатая сокровищница русская. Сколько впечатлений! Впрочем, я жестоко обманулся, приняв отдаленные возвышенности за настоящий Урал. Когда впоследствии мы переехали эту возвышенность, нам впереди представилась такая же новая, и так далее и так далее. Если бы вы, не зная географии, приехали в Екатеринбург, и вам бы сказали, что вы переехали Уральские горы, что вы в Азии, вы не поверили бы этому. Так незаметно постепенное возвышение Урала. Далее к северу дело другого рода: там вы встретите громадные камни(2), видимые верст за двести от их подножия, там вы увидите черную стену хребта или пояса; но здесь, здесь вы решительно не заметите знаменитого Урала.

До Коянова, первой станции от Перми, считается двадцать пять верст. Эта деревня населена татарами, которых довольно много живет около Кунгура. В Коянове они имеют мечеть. Здешние татары, составляя особую отрасль народа татарского, несколько отличаются от казанских татар, как языком, так и обычаями. Имея большое сходство с татарами оренбургскими, они много заняли и от башкиров, их соседей.

Здешние татары потомки известных в истории татар сылвенских и иреньских, получивших такие названия от рек Сылвы и Ирени, по берегам которых они обитали. В древности на этих местах жили коми-утиры, что можно доказать как пермячским названием реки Сылва(3), так и существованием чудских городищ в этом крае(4). Впоследствии времени татары, пришедшие из средней Азии, утвердились здесь по рекам Сылвы и Ирени, на землях бежавших коми-утиров. Когда Русь, свергнув татарское иго, начала распространять господство свое над странами по Уралу лежащими, тогда слабый, ничтожный остаток некогда грозной Орды, татары сылвенские признали над собою власть русских. Во времена Ермака они были на нашей стороне. При Царе Иване Васильевиче Грозном они уже находились в совершенном подданстве, и платили ясачную пошлину пермским (т.е. чердынским) ясащикам. При Грозном эта пошлина состояла из четырех сороков куниц. При Феодоре Иоанновиче эта пошлина увеличена была до пяти сороков, и приказано было отдавать её князю Петру Горчакову и Федору Хлопову, правителям острогов, устроенных на Чусовой. Татары безропотно и исправно платили эту пошлину, она не отягощала их, потому что они пользовались богатыми угодьями: у них было в цветущем состоянии пчеловодство, в реках ловили они бобров, в лесах били куниц; к ним приезжали за медом, воском и хмелем русские люди, из Перми Великой, Соликамской и Кай-города; в их землю приходили и татары уфимские торговать с русскими. Со вступления на престол Бориса Феодоровича, положение сылвенских и иреньских татар изменилось к худшему. Пошлина была значительно увеличена: вместо пяти сороков куниц их заставили платить по одиннадцати сороков, и сверх того, эту пошлину заставили отдавать не в Перми Великой, а в Верхотурье. Последнее обстоятельство довело их до большой крайности. Верхотурье было так далеко от Сылвы, что татарам стоила больших издержек поставка пошлины в этот город. К этому присоединились и злоупотребления, которых при тогдашнем смутном положении Руси, в самом начале истребить было невозможно. Верхотурские казаки и стрельцы, приезжая на Сылву для сбора ясака с торговых людей, и десятины от меда, воска и хмеля, татарам «чинили насильства и обиду великую, сверх государева ясака имали себе насильством рублев по сороку и велели на себя меды ставить, и на воевод ставили поминки великие». Татары, притесняемые лихоимцами, дошли до того, что закладывали жен и детей для удовлетворения притеснителей. Царь Василий Иоаннович Шуйский позволили им давать пошлину в Великой Перми по-прежнему, но этим злоупотребления не были истреблены. Пермские целовальники заставляли их возить в Пермь на судах царский ясак, брали еще у них насильно суда под свои собственные товары, и этим приносили им убытку рублей до сорока и более ежегодно. Строгановы и другие частные владельцы Пермского края отнимали у татар земли, истребляли пчел, убивали людей. Татары доведены были до крайности. Они в 1621 г. подали челобитную царю Михаилу Феодоровичу, прося о пресечении всех злоупотреблении. Через девять месяцев отправлен был по приказанию царя на Сылву чердынец Поспелко, для исправления тамошних дел(5). Поспелко сделан был чердынским целовальником, и ему в 1622 году был дан наказ, в котором особенно любопытна статья о воспрещении продавать татарам и остякам «заповедные товары» - панцири, доспехи, шеломы, сабли и копья. Из этого видна предусмотрительность тогдашнего правительства: 1661 год доказал справедливость этой предусмотрительности.

В следующем (1623) году послан был в Пермский край Михайло Кайсаров для составления писцовых книг. Он установил порядок относительно взимания пошлины с сылвенских татар. Выписываю из его писцовой книги(6) несколько строк, относящихся к этому делу:

«Всего сылвенских и иреньских остяков и татар 67 юрт, да 4 черемисских, да мордовский. Людей в них остяков и татар 81 человек, да 4 человека черемис, да мордвин; пашней паханных добрых земель около юрт 55 четвертей в поле, а вдву потому ж (та же величина еще два раза, на ржаное и яровое поле). А по государеву цареву и Великого Князя Михайла Феодоровича России указу с тех юрт остякам и татарам платить в государеву казну по 14 сороков, по 25 куниц на год. Да с тех же юртов положено вновь за пашню и за верховые оброки и за рыбные, и за звериные ловли, и за бобровые гоны, за всякие угодья с 72 юрт 72 куницы, по кунице с юрта.

А всего сылвенским и иреньским татарам и остякам впредь платить в государеву казну в Новгородскую четь по 16 сороков (шкур) и по 17 куниц на год.

Да пошлин с куницы по деньге, итого 3 рубля, 9 алтынов, 3 деньги.

И прибыло сверх окладной росписи сылвенского и иреньского ясака 5 сороков (шкур), 17 куниц. Да пошлины прибыло 3 рубля, 9 алтынов, три деньги».

Татары стали размножаться и усиливаться. Чтобы удобнее держать их в повиновении, царь Алексей Михайлович указал в их земле построить город Кунгур (в 1649). Опасения оправдались: в 1661 году вспыхнул бунт; к здешним татарам присоединились татары уфимские и башкирцы. Кунгур был разорен, и только рать, посланная из Казани под предводительством воеводы Языкова и пополненная собранными из Пермского края ратниками, могла усмирить бунтовщиков.

С тех пор татары мирны, и вот без малого уже двести лет как между ними не заметно никаких мятежных выходок. Была, правда, во времена Пугачева – но это дело особого рода.

Отъехав от Коянова 17 верст, мы поднимались на высокую гору Облупышь. Гора высока, въезд на нее довольно труден. Когда мы достигли вершины Облупыша, глазам нашим представилось чудное местоположение. Направо отдаленные возвышенности сливались в одну синюю полосу с тучами, окаймившими горизонт; обширная долина, расстилавшаяся перед нами, была покрыта рощами, и эти рощи, состоя не из хвойных деревьев, смотрели так весело, так приветно. Здесь природа уже совсем не та, как в окрестностях Перми, и там далее на север. Здесь преддверие того Кунгура, который по справедливости называют Пермской Италией.

Проехав еще верст двадцать, поднявшись несколько раз на возвышенности, и потом снова несколько раз спустившись в долины, мы доехали до Крылосова. Это торговое село, в котором бывают две годовые ярмарки (9 мая и 6 декабря), находится на реке Бабке, близ огромных известковых гор, которыми мы ехали вплоть до самого Кунгура. Дорога из Крылосова идет берегом реки Бабки. Эта река, впадающая в Сылву пониже Кунгура, имеет чрезвычайно низкий левый берег; от этого не только весной, но и во время сильных дождей, обширная долина, находившаяся от нас направо, наполняется водою. Правый берег Бабки составляют высокие известковые горы; белою стеной тянутся они вдоль берега, на их вершинах разбросаны березовые рощи. Горы нередко подмываются водой; от этого в иных местах огромные камни висят над дорогой; кажется, они готовы упасть и раздавить все, что под ними ни находится. Направо ландшафт восхитительный: долина покрыта рощами, деревнями, между которых извиваются речки; в некоторых местах видны озера. Полуденное солнце рассыпает золотые блестки на их поверхности; на последнем плане белою грядою тянутся известковые горы; полоса зелени березовых лесов разделяет их белую и полосу от синевы небесной.

Не доезжая пяти верст до Кунгура, мы въехали в какое-то ущелье, чтобы подняться на Бабкинскую гору. По сторонам стояли круглые известковые горы. Они были похожи на руины каких-то древних башен; обломки, лежавшие на голых вершинах, казались исполинскими зубцами; развалины, в несколько рядов опоясывающие горы, казались признаками того, что эти башни когда-то были сложены из камней, из которых разве только Циклопы и Гиганты могут строить здания. В других местах я часто видел, как искусство силится подражать природе; но признаюсь, нигде еще не видел, чтобы природа до такой степени подражала искусству, как здесь, на горе Бабкинской.

Поднявшись на Бабкинскую гору и проехав три версты с половиной, мы очутились у края крутой и высокой горы Иреньской. Под нею протекали и сливались Сылва и Ирень, по берегам которых раскинулся Кунгур. Направо высокая возвышенность, на которой находился собор и еще несколько церквей и домов Кунгура; налево долина, полузакрытая высокими домами. Прямо перед вами за Кунгуром белой стеной тянется правый берег Сылвы, возвышается известковая Ледяная гора, славная своей пещерой. На ней стоят два Чудских городища, и эти памятники старины незапамятной, кажется, так угрюмо смотрят на новый Кунгур, который у подножья их кипит торговой и промышленной деятельностью.

Переехав мост через Ирень – мы были уже в Кунгуре.

Сначала Кунгур стоял на другом месте. Вследствие указа царя Алексея Михайловича, в 1649, «на пустой земле, купленной русскими людьми у иреньских татар», был выстроен город Кунгур. Построили его по обыску чердыньских и усольских воевод: думного дворянина Прокопия Елизарова(7) и стольников князя Петра Прозоровского и Семена Кондырева. Место прежнего Кунгура находится в 17 верстах от нынешнего города, на правом берегу реки Ирени, верстах в двух от устья реки Кунгурка, там, где ныне стоит село Старый Посад.

Вскоре после своего основания Кунгур имел уже большое народонаселение. Выходцы из Вятки, Кай-города, Сольвычегодска и Великого Устюга во множестве селились в нем, привлекаемые богатством страны Иреньской. В 1661 году взбунтовались иреньские татары и, соединяясь с Татарами Уфимскими и Башкирами, начали грабить уезд Кунгурский; самый горд был взят ими и сожжен. Для усмирения этого бунта по царском указу послан был из Казани воевода Языков с войском, к которому присоединились ратники, собранные в Пермском крае(8). Усмирить бунтовщиков с такой ратью, какую имел Языков, было нетрудно: в 1662 году бунт был усмирен, и спокойствие в Кунгурском уезде было восстановлено.

После усмирения татарского бунта оставшиеся кунгуряки просили позволения поселиться на другом более удобнейшем месте.

Вследствие этой просьбы и для предупреждения бунтов на следующее время в 1662 году выстроен был город и крепость на нынешнем месте. Прежде находилось здесь село Сосновый Мыс.

От укреплений, построенных как в 1662 году, так и в последующее время до сих пор уцелела деревянная башня и часть вала. Но эта башня, о которой говорю я, по построению своему относится уже ко временам Пугачева.

Старинные укрепления Кунгура были следующие:

1) На самом мысу, на горе, построена была из деревянных стен четвероугольная крепость с бойницами. Стена была вышиной в три сажени, имела в окружности 323 сажени, и фланкировалась восемью башнями, из которых две были с проездными воротами. Это укрепление, построенное в 1673 году, окружало соборные церкви и другие здания, находившиеся на горе, и было разрушено при открытии Пермского наместничества (в 1781 году).

2) От реки Сылвы до Ирени по горе сделан был вал длиной в 661 сажень. В 1697 году на нем были выстроены башни.

Теперь эти укрепления едва приметны.

Новый Кунгур распространился весьма скоро: через девятнадцать лет после его основания в нем было уже 1651 двор. Следовательно, он был в это время гораздо значительнее многих русских городов, например, Казани, Ростова, Вологды и пр. Это можно видеть из окладных книг 1681 года о сборе денег на жалование московским стрельцам. До 1681 же года Кунгур имел своего епископа, зависевшего от Вятского, но в этом году Кунгурская епископия была уничтожена.

Кунгурский уезд с 1662 года по 1682 состоял вместе с Чердынью и Соликамском в ведомстве находившегося в Москве Новгородского приказа, с 1682 по 1703 год зависел от Казанского приказа. А с 1703 года вместе с Верхотурьем, Чердынью и Соликамском находился в ведении Сибирского приказа. С 1703 по 1719 управлял Кунгурским уездом Сибирский губернатор князь Гагарин.

В 1719 году Кунгур был приписан к Вятской провинции и состоял под её ведением до 1724 года, а с этого времени вместе с Чердынью зависел от Соликамской провинции, приписанной к Казанской губернии. Это продолжалось до 1737 года. В царствование императрицы Анны Иоанновны башкиры делали частые набеги на уезд Кунгурский, грабили жителей, опустошали селения. Чтобы удобнее было усмирить бунтовщиков, правительство в 1737 году перевело все провинциальное ведомство в Кунгур. Таким образом Кунгур сделался провинциальным городом Казанской губернии, и был им до 1781 года; а в этом году он был сделан уездным городом первооткрытого Пермского наместничества.

1773 год памятен для здешнего края по своим ужасам. До сих пор сохраняется много преданий о страшном Пугачеве и его помощнике Белобородове, до сих пор старики со вздохом вспоминают ужасное время злодейств. Год возмущения сделался какой-то эрой в здешнем крае: старики обыкновенно говорят «я родился за столько-то лет до Пугачева года, это было в самый Пугачев год».

Рассказы о Пугачеве, об его ненависти к дворянам, об его действиях достигли Кунгурского края еще в 1773 году. Волнение умов сделалось всеобщим: все зашумели, заговорили; крестьяне помещичьи не стали слушаться управителей. «Мы убьем вас, когда пожалует к нам Великий Государь», - говорили они. Татары тоже были готовы взбунтоваться – не доставало только прибытия мятежников. В январь 1774 явился в Кунгурском уезде тамошний уроженец Белобородов. Поселение этого клеврета самозванцева зажгло давно таившиеся искры возмущения. Множество крестьян пристало к его шайке; в деревнях били, резали, грабили тех, кто не нравился мятежникам. Башкирцы и кунгурские татары тоже взбунтовались и пошли на Кунгур. Город укрепили, жители вооружились. К ним на помощь пришел Казанского гарнизона майор Попов с рекрутской командой. С этими солдатами, с купцами и мещанами, вооруженными луками, копьями и ружьями, Попов не раз отражал бунтовщиков, намеревавшихся овладеть Кунгуром. При первом приступе к Кунгуру мятежников, кунгурский воевода Н.И. Миллер, человек слабый и бесхарактерный, убежал, оставя город на произвол судьбы. Храбрый Попов принял начальство над городом и управлял им до самого того времени, как прислан был новый воевода надворный советник Голубцов. Между тем мятежники снова сделали нападение на Кунгур. Попов и бывший при нем капитан Буткевич снова прогнали их от города, отбили у них пять пушек и сто сорок человек взяли в плен. После этого многие мятежники добровольно пришли с повинной головой, но Попов, находясь в крайних обстоятельствах, не дал, по словам Верхоланцева, им потачки. Возмущение этим не кончилось. Пугачев еще существовал, и мятеж не прекращался. Несколько шаек было разогнано Поповым и асессором Башмаковым, вооружившим крестьян Юговского завода; еще много других шаек ходили и разбойничали по Кунгурскому уезду.

Мятежники в двадцатых числах января снова осадили Кунгур. Число их было так велико, что Попов уже решился умереть во время вылазки. К счастью, 25 января прибыл в Кунгур посланный туда с командой майор и кавалер Гагрин. Бунтовщики, узнав об этом, бросились прочь от осаждаемого города. Кунгур праздновал свое освобождение. Думали, что спокойствие восстановлено.

Вдруг приходит страшная месть: мятежники в числе двух тысяч человек собрались в 27 верстах по Сибирской дороге от Кунгура, в селах Ордынском и Сабор. 29 января майоры Гагрин и Попов отправились к Ордынскому. У этого сада произошло упорное сражение. Наконец, мятежники были разбиты и рассеяны. Восемнадцать чугунных пушек со снарядами и 62 человека пленных были приведены победителями в Кунгур.

Недели через три Гагрин узнал, что близ Красноуфимской крепости, у деревни Иванковой, мятежники расположились станом и имеют намерение снова идти на Кунгур. Нисколько не медля он бросился к Красноуфимску, нашел злодеев у Иванковой, и, несмотря на превосходство их силы, разбил их, отнял две чугунных трехфунтовых пушки и несколько снарядов. Мятежники бежали и заперлись в Красноуфимске. 19 февраля Гагрин явился у этой крепости и за версту от неё встречен был многочисленной толпой мятежников. Он разбил её, подошел к крепости и начал атаку с двух сторон. Долго и упорно защищались мятежники; наконец, доведенные до изнеможения, они бросились стремглав из крепости. Гагрин десять верст преследовал бегущих, у которых отбил три пушки. В крепости найдено пять пушек.

Гагрин пошел к Екатеринбургу, в окрестностях которого бродили шайки Белобородова. Мятежники, находившиеся в Уткинском заводе г. Демидова, узнав о приближении Гагрина, немедленно укрепили завод снежным валом вышиной в полторы сажени; поставили сверху вала туры, обнесли сверх того завод рогатками, в четырех воротах его поставили пушки. Гагрин взял снеговую крепость и шесть верст преследовал бежавших мятежников. Лишь только он воротился в Уткинский завод, как получил известие, что к нему приближается сам Белобородов. Гагрин пошел на встречу мятежника. С ужасным криком и сильной пушечной пальбой встретил Гагрина Белобородов, но вскоре злодейская толпа рассеялась, оставя пушки. Тринадцать пушек и около 1000 людей было взято при этом случае Гагриным.

Между тем, разбитый уже несколько раз, самозванец ослабевал в Оренбургском крае. Это обстоятельство заставило все толпы мятежников, бродившие грабившие в уезде Кунгурском, идти к своему главному предводителю. Кунгур находился в безопасности.

В июне Пугачев, теснимый войсками императрицы, пошел к Каме. В это время он всей своей силой устремился было на Кунгур, но отраженный Гагриным и Поповым, пошел к Красноуфимску, а оттуда в Осу и в Казань. В сентябре самозванец был схвачен, и возмущение окончилось, но долго еще смуты продолжались в уезде Кунгурском, долго не наступала совершенная тишина. Учреждение Пермского наместничества совершенно утвердило спокойствие здешнего края(9).

В воспоминание избавления Кунгура от мятежников до сих пор каждое воскресенье из соборной церкви выходят с иконами на площадь и служат молебен; каждый год 6-го августа ходят в крестном ходу из собора к старой башне, хранящейся как памятник года пугачевского. В крестном ходу носят и то знамя, с которым ратовали кунгуряки и жители Юговского завода против мятежников…