Антисоветские восстания в Присылвенском крае в 1918г.

Летом 1918г. Кунгурский уезд и соседние с ним Осинский и Красноуфимский уезды были охвачены антисоветскими крестьянскими восстаниями. Н.А.Филимонов, участник этих событий. выделяет две фазы, антисоветских восстаний летом 1918г. Первая фаза восстаний была вызвана началом мобилизации в Красную Армию июне 1918г.
Н.А.Филимонов пишет:
"В середине июня 1918г. в Кунгурском уезде была объявлена первая мобилизация в Красную Армию пяти возрастов.
С началом мобилизации в Кунгурском уезде вспыхнуло кулацко-белогвардейское восстание, которое в какие то день - два охватило весь уезд, а так же многие волости Осинского и Красноуфимского уездов.
В Кунгурском уезде не было восстаний только в пригородных волостях Филипповской, Неволинской и Крестовоздвиженской."
Вторая фаза, это наступление на Кунгур отрядов восставших из Красноуфимского уезда в июле 1918г.
Н.А.Филимонов пишет:
"...вспыхнуло новое восстание, еще более крупное в Красноуфимском уезде. Белые окружив штаб 4й стр. дивизии
(командир тов.Угрюмов) двинулись на Кунгур по двум направлениям. В первой группе наступавшей по тракту Богородское - Орда  - Кунгур, по данным нашей разведки насчитывалось 20 000 человек. Во второй группе наступавшей со стороны Красноуфимска было 10 000 человек."

Вот пример того , что представвляли собой восстания стихийно вспыхнувшие после объявления мобилизации в Красную Армию. Рассказ называется "В Степанове". Напечатан был в сборнике " Крестьянские восстания в 1918г. Кунгурском уезде", издан в г.Кунгуре в 1922 г. Подпись под рассказом - "Степановец", судя по всему, один из участников событий, но неизвестно кто именно.


В Степанове.

Восстание в 1918 г. в Степанове вспыхнуло на почве мобилизации в Красную армию. В ночь после получения приказа о мобилизации, кулаки сорганизовались, послали гонцов по соседним волостям, через которых предложили населению разгромить свои комбеды и явиться 18 июля в Степаново. Так а вышло.
А в это время был в Колпашниково, в 5 вер. от Степанова. Слышу звон в набат. Вышел посмотреть, иду, смотрю у потребиловки сидят арестованные революционно-настроенные бедняки. Вокруг их расхаживали десятники. Те, кто радовался, «перевороту», разодеты по праздничному, говорят каждому встречному: идем в Степанове, перебьём исполком потом пойдем в Кунгур. Телефонное сообщение с Кунгуром было  порвано и сообщить о происходящем было невозможно. Только одному Степановскому комбедчику как-то удалось скрыться от ареста. Комбедчик убежал полями в Кунгур (22 версты) и все рассказал. Из Кунгура послали помощь—дружину на автомобиле. С ІОго-Осокиным у Степанова телефонная связь не прерывалась, и оттуда степановцы также просили поддержки (20 верст). -
18 июля перед Степановским вол- леполкомом собралась толпа около 10,000. Здесь был наиболее зажиточный элемент, как Степановской вол., так и соседних. Перед тем, как итти в Степанове, они всюду разгромили комбеды, переарестовали ком¬бедчиков. Толпа требовала сдачи затворившихся- исполкомщиков. А те с минуты на минуту ждали помощи из Кунгура или ІОго-Осокииа (Осинского уезда) и не сдавались. Исполком стоял на горе и с его вышки дозорный увидел, что к Степанову помощь подходит одновременно с обоих сторон. Тогда у исполкомщиков (челоек 5—б) мелькнула дерзская мысль—арестовать всю десятитысячную толпу. Двое из них—Афоня Култышев и Шляпин вооружаются «до зубов». Из-за затворенных дверей начинаются переговоры с толпой. Исполкомщики просят отойти стоящих у двероей крестьян, и тогда они, исполкомщики сдадутся Те отошли. А дозорный сообщает, что дружины из Кунгура и ІОго-Осокина мчатся к исполкому и уже в'ехали в село. Дверь исполкома распахивается, Култышев и ІІІляпин с двумя направленными в толпу револьверами,  с гиканьем бросаются вперед, не ожидавшая этого толпа, невольно расступается, дает им дорогу, Они пробегают. Култышев  бежит под гору и занимает позицию  на мосту через р. Исток, Шляпин—на горе, на дороге. А от исполкома вело всего четыре дороги:мимо церкви, где стоял Шляпин, через Исток, где был Култышев, на Кунгур и на Юго-Осокино. Вдруг неожиданно для толпы подъезжает автомобиль с кунгурскими дружинниками. Толпа в панике бросается в гору, там ее прогоняет Шляпин, бросается через Исток, там Култышев, по Юго-Осокинскому тракту подъезжает вторая дружина. Куда деваться? Вся храбрость толпы разлетелась как дым. Она в беспорядке, в паническом ужасе бросается прямо через реку Исток, а некоторые даже прямо через Ирень на веслянские луга. Вода, должно быть, охладила пыл восставших и они больше уж не пытались делать бесполезных шагов, направленных к свержению советской власти.

Степановец.

Я шесть лет учился в доме, который назван "исполком", там была школа, теперь вроде интернат (общежитие).
Рассказ следует назвать "Сказка":
1) 10 тысячам народа там просто негде поместиться . . .
2) столько активного народа, ходящего на подобные митинги-восстания не набралось бы по всему уезду - по социальным нормам таких 5-15% от населения, в зависимости от остроты обсуждаемого вопроса. В данном случае логично брать меньшую цифру . . .
3) "дозорный" из исполкома не мог увидеть помощь со стороны Кунгура - церковь заслоняет . . .
4) Стефаново в те годы (и в 1918 и в 1922, когда рассказ напечатан) входило ещё в Осинский уезд и был напечатан потом, что народ просто не знал конкретной ситуации.
А в общем - рядовая байка на темы "подвиги революционеров"

А в общем - рядовая байка на темы "подвиги революционеров"

Конечно байка, а что же еще? Думаю, человек триста собралось тогда перед исполкомом, но никак не 10 тысяч. Единственное чего нельзя отрицать, так это самого факта антисоветского выступления в Степанове.
Рассказ этот указывает на две причины антисоветских восстаний, первая причина это создание комбедов в июне 1918г. и вторая причина это начало мобилизации в Красную Армию.
После подавления этих восстаний комбедовцы и просто сельские бедняки боялись оставаться  дома и оставаться без оружия. Произошел мощный приток крестьян в красногвардейские формирования.
Вот что пишет по этому поводу Н.А.Филимонов:
"Двинутые на на подавление восстаний маленькие отряды  по 20-30 человек в каждом, наступали стремительно, нападали на восставших сразу с двух -трех сторон. Эта тактика оказалась удачной, за все время ликвидации восстаний наши отряды красногвардейцев не имели поражения.
Эти отряды быстро увеличивались за счет вступавших в них добровольцев и отряд красногвардейцев через неделю превращался в отряд
из 200-300 человек. "
Из личного фонда Н.С.Пескова , КГА, ф. р-574, оп. 1, д. 78.

Еще одно свидетельство о восстании, на этот раз в Орде. Здесь указаны более правдоподобные хронологические рамки, автор говорит о событиях июня месяца, что совпадает со свидетельством Н.А.Филимонова. Точная дата объявления приказа о мобилизации неизвестна, скорее всего это начало июня.  Постановление ВЦИК о принудительном наборе в РККА вышло 29 мая 1918г. Приведем здесь отрывок из статьи помещенной в сборник "Крот"№4 за август 1923г. Имя автора статьи неизвестно, подпись - "Ордынец".

" В июне была объявлена мобилизация двух или одного годов (точно не помню), и вот деревня зашумела. «Опять война? С кем? Не дадим солдат!» Ходят слухи, что соседние волости; Медянская, Степановская, Тихановская "сгарнизовались" и солдат не дают, нужно и нашей так поступить.
Рано утром под окнами кто-то стучит и выкрикивает: «На сходку идите!» Так от одного окна к другому, вся деревня оповещена и идет на сход. "Где староста?"— (тогда председателя еще звали так)—его нет. Кто собирал сход неизвестно. Посылают за председателем. Последний является и объявляет, что собрания он не назначал. Некоторые в недоумении и хотят покинуть собрание. Кто то из толпы начинает выкрикивать о цели собрания, т е. необходимо „сгарнизоваться" и не давать солдат. Председатель, конечно, собрания не открывает и на такое постановление не соглашается. Тогда из толпы раздается выкрик: „Выбрать другого председателя, видишь он за большевиков!" Так покричат, покричат и разойдутся.
большим трудом начал успокаивать толпу и успокоил. Тогда она выходит на улицу. Кто то из толпы кричит: «Давайте устроим митинг!» «Идет!» слышится в ответ "Председателя чай, надо?" "Необходимо!" Выкрикивается несколько фамилий, оказалось, что таковых на лицо не оказалось—сбежали. Так сколько ни старались кого либо выбрать, никто не шел и толпа к вечеру разошлась.
В один июньский день, рано утром через нашу деревню проходит одна, другая толпа мужиков другого об(щест)ва. По пути они подходят к окнам и кричат: «хозяин дома?», отвечают—дома. Тогда всех мужиков убеждают идти в село, что там кто то приезжал или приедет на счет мобилизации, что необходимо „гарнизовагься" Думаем убедить толпу, что все это не правда, тогда раздается крик: „ваш он за большевиков, тащи его тоже в село." Пошли. На площади народу тысячи. В исполкоме остался один лишь член, а председатель и комиссар уехали в Кунгур сообщить о происходящем.
Толпа заходит в Исполком. „Где председатель?" „Уехал по служебным делам в город,—отвечает оставшийся член. Из толпы кто то кричит по адресу члена: „Убирайся, комитетчик, отсюда!" .Надо, ребята, «в телефон» поставить своего, а то телефонистки станут „звонить". „Надо своего!" "Убирайся ты!" кричат толпа по адресу телефонистки. Член исполкома с большим трудом начал успокаивать толпу и успокоил. Тогда она выходит на улицу. Кто то из толпы кричит: «Давайте устроим митинг!» «Идет!» слышится в ответ „Председателя чай, надо?" „Необходимо!" Выкрикивается несколько фамилий, оказалось, что таковых на лицо не оказалось—сбежали. Так сколько ни старались кого либо выбрать, никто не шел и толпа к вечеру разошлась.
Прошло несколько дней, и вот в один день раздается в селе набат. Народ бежит в село, кто с ведром, (думая что пожар), кто с вилами, топором.. Оказывается, пришла толпа вооруженных мужиков из соседней волости в Орду. К этой толпе присоединились мужики нашей волости и пошли громить Исполком. Атмосфера сгустилась. Толпа застала исполком врасплох, мер оборонительного характера не было видимо принято во время, беднота была слабо организована, почему отпору дать не могли. Члены исполкома вынуждены спасаться бегством. Спаслись. Толпой были убиты письмоводитель исполкома и инструктор по всевобучу. К вечеру подоспели отряды из Кунгура, дружина из Ашапа и Юго-Осокина, и Орда была занята красноармейцами. Все зачинщики скрылись: кто в лес, кто убежал к белогвардейцам.
Мужики поняли, чго они обманулись, послушав разные сплетни и небылицы кулаков, но было уже поздно. Началось дежурство подвод, разъездов появилось масса, мужик был вынужден нести эту тягость трудповинности.
Ордынец"

Как утверждает в своих воспоминаниях Н.А Филимонов в конце июля 1918г. началось наступление повстанцев из Красноуфимского уезда на Кунгур по двум направлениям, со стороны с.Богородского и со стороны Красноуфимска.
О восстании в Красноуфимском уезде можно прочесть в исследовании М.И.Вебера (Екатеринбург) "Поручик Рычагов и помещик Голубцов: история антибольшевистских восстаний в Красноуфимском уезде Пермской губернии в 1918г."
Исследование это опубликовано в сборнике "От "германской" к гражданской: становление корпуса народных вожаков русской смуты.",  Под ред. А.В.Посадского, Москва, "АИРО-XXI", 2014г.

М.И.Вебер пишет:
"Основную угрозу большевистской власти в Красноуфимском уезде в 1918г. представляли восстания крестьян, благодаря их массовости и ожесточенному характеру борьбы. Можно выделить три основных центра повстанческой борьбы на территории уезда:
1)район села Ачит;
2)район Суксунского завода;
3)район сел Богородское и Алмаз.
Первым, 21 июля 1918г., вспыхнуло восстание в крупном селе Ачит, расположенном в 21 версте к северу от Красноуфимска. Вскоре к этому восстанию присоединились крестьяне соседних с Ачитской волостей - Быковской, Иргинской, Тихоновской, Ялымской, Александровской. Застрельщиками и основной боевой силой этого антибольшевистского выступления были ветераны Первой мировой войны. Как отмечалось в докладе Главного управления внутренних дел Временного Областного правительства Урала, «в июле месяце текущего года в Красноуфимском уезде организовалась боевая добровольческая дружина, главным образом заботами, трудами и средствами фронтовиков - солдат и офицеров из местных [сельских] обществ, чуждых советской власти» .
Возглавил восставших местный помещик - бывший прапорщик царской армии Владимир Владимирович Голубцов Имение Голубцовых располагалось в 10 верстах к северу от Красноуфимска и на какое-то время стало штабом восстания."

Далее М.И.Вебер пишет о событиях в Суксуне:
"Вторым крупным центром антибольшевистских восстаний на почве мобилизации стал расположенный на границе Красноуфимского и Кунгурского уездов поселок Суксунский завод. Восстание началось здесь 22 июля 1918 г. и быстро
распространилось на окрестные волости  Советинскую, Сабарскую, Златоустовскую, Торговижскуіо и др. Восставшие разогнали Суксунский совет депутатов, арестовали 15 большевиков, 11 из которых позже расстреляли. Повстанцы сформировали крупный, но плохо вооруженный отряд «самозащиты» во главе с бывшим унтер-офицером, учителем физкультуры Суксунского училища Я. Я. Высоцким. На подавление восстания из Кунгура были отправлены красногвардейские отряды Звонарского и Агафонова. 26 июля красные выбили повстанцев из с. Сабарка. 28 июля, не выдержав артиллерийского обстрела, повстанцы отступили из Суксунского завода в с. Б. Ключи. Ко 2 августа восстание в этом районе было окончательно подавлено. Часть повстанцев разбежалась по лесам, а наиболее активные отступили на соединение к белым. Всего, согласно данным информационной сводки, подготовленной 1 сентября 1918 г. политическим отделом Уральского окружного военного комиссариата, из Суксунского завода к белым ушло 400 местных жителей. Их имущество было взято на учет суксунским советом депутатов, а земля распределена между лояльными большевикам гражданами.
Третьим центром крестьянских восстаний на территории Красно- уфимского уезда стало расположенное на западе уезда с. Богородское."

Если для борьбы с местными восстаниями достаточно было немногочисленных отрядов красногвардейцев из Кунгура и Юго -Осокина, то для отражения вторгшихся из Красноуфимска повстанцев потребовалась войсковая операция проведенная силами 1го кунгурского стрелкового полка под командованием Филимонова и Звонарского. Повстанцы были хоть и плохо, но вооружены и возглавлялись опытными командирами. В бою у Суксунского завода красноармейцы нанесли поражение повстанческой армии.
Вот как описывает бой у Суксунского завода Н.А.Филимонов:
" К этому времени вторая группа наступавшая со стороны Красноуфимска заняла село Сабарку, в каких -то 30 км. от Кунгура.
В село Сабарку был выброшен на автомобиле отряд тов. Шаронова в 20 -25 человек с винтовками и одним пулеметом.
Отряд Шаронова первое время имел даже успех, он очистил Сабарку от находившейся там разведки белых и остановился там на отдых на ночь. Ночью отряд Шаронова, вследствие его неопытности, был захвачен врасплох и был разбит. Пулемет тов. Шаронов вытащил на себе , а вот автомобиль остался у белых.
К этому времени в Кунгур подошел 1й кунгурский стрелковый полк, который немедленно был направлен в Сабарку.
Сабарка вскоре (втот же день вечером) была очищена от белых.
Из Сабарки бойцы 1го кунгурского стрелкового полка продолжили наступление на белых и около Суксунского завода столкнулись с основными силами белых.
Подойдя к заводу Суксун, 1й кунгурский полк окопался на склоне горы спускавшейся к заводу.
Прошла ночь. На рассвете, белые используя свое численное превосходство пытались охватить полк с флангов, а когда им это не удалось, повели свое наступление на позиции 1го кунгурского полка прямо в лоб под прикрытием дымовой завесы, ведя свое наступление тремя цепями. В первой линии у белых шли люди вооруженные пиками и охотничьими ружьями и во второй линии шли люди вооруженные охотничьими винтовками и ружьями, а в третьей линии шло около трех тысяч человек вооруженных трехлинейными винтовками и пулеметами.
Я отдал приказ, чтобы огня не открывали до сигнала и когда первая линия белых подошла к нашим позициям на расстояние 80-100 метров и дымовая завеса почти рассеялась, мы открыли огонь картечью из орудий и из многочисленных винтовок и пулеметов.
Как потом рассказывали пленные, особый эффект произвела наша артиллерия. Наступавшие в первой и второй линии бородачи в большинстве своем не бывали на фронте, услышав грохот орудий, видя как их соседи под огнем косятся целыми полосами, в панике бросились бежать назад и смяли идущую за ними третью линию.
Несмотря на нанесенный белым разгром под заводом Суксун, мы их рассеять с одного удара не смогли из за большой их численности. Нам понадобился еще один бой в районе сел Ключи и Торговище, где белые были окончательно разбиты.
В бою у сел Ключи и Торговище я сам не был, этим боем руководил командир 1го кунгурского стрелкового полка тов. Звонарский. Здесь же в этом бою был отобран обратно наш автомобиль , но он оказался забронированным и  вооруженным двумя пулеметами."
Из личного фонда Н.С.Пескова, КГА, ф. р-574, оп. 1, д. 78.

На сегодняшний день известно только одно  свидетельство  местных жителей о вторжении красноуфимских повстанцев.Н.С.Песков записал воспоминания  старожила с.Усановка Якова Ивановича Калашникова,
КГА, ф. р-574, оп.1, д. 80.
Село Усановка или Усановское относилось к Судинской волости , Осинского уезда. Вероятно, село подверглось нападению повстанцев базировавшихся в с.Богородском.
Вот отрывки из этого рассказа:

"Видя приближающийся к Усановке конный отряд, работники Усановского волостного совета Иван Данилович Плешков, Федор Матвеевич Швецов и Иван Иванович Загайнов сразу же покинули волостной совет и по логу убежали в сторону деревни Мамаевки, где жил Загайнов.
Был собран сельский сход жителей Усановки и Кошелевки, где было объявлено о свержении Советской власти.
Была образована сельская управа, председатель Иван Игнатьевич Калашников, члены управы Николай Григорьевич Ворошнин и Григорий Тихонович Зыков.
На другой день был создан отряд для самообороны села. в который записали человек 70 наиболее крепких мужиков.
Для вооружения отряда стали ковать пики, копья, собирать берданки и охотничьи дробовики.
Командовать отрядом назначили 28 летнего бывшего солдата царской армии Гаврилу Захаровича Зыкова.
Вокруг Усановки выставили посты, так как опасались нападения красных со стороны сел Ашапа и Покрово-Ясыла.
17 июля ст.ст. 1918г. по селу распространились слухи, что на Усановку идет большой отряд из Покрово-Ясыла.
Усановцы подняли тревогу и заняли оборону, но видя движущийся на них большой отряд красногвардейцев из Покрово - Ясыла. вооруженных винтовками и пулеметами, в знак того. что они сдаются , выбросили красный флаг и побросав пики и копья разбежались по домам.
Красногвардейцы из Покрово -Ясыла без всяких препятствий заняли село Усановку. Таким образом антисоветский мятеж в с.Усановка был
ликвидирован. "

Далее Я.И,Калашников вспоминает о расправе над участниками мятежа:

"Были арестованы наиболее зажиточные крестьяне: Андрей Петров Зыков 66 лет, Федор Михайлов Зубарев 60 лет и Матвей Прокопьев Заозеров 49 лет.
На другой день 18 июля ст.ст. 1918г. под вечер, их в яме за пожарным сараем расстреляли. По словам старожилов Усановки. расстрелы производили члены Кунгурской боевой партийной дружины: Захар Бартов, Павел Журавлев, Исай Коренблат, Валерий Мальчуков, Александр Маракуров, Сергей Ситников и Яким Сергеев.
Председатель управы И.И.Калашников, прихватив списки отряда повстанцев, убежал из Усановки и объявился лишь осенью 1918г. после прихода белых.

Вот рассказ из сборника "Кунгурско-Красноуфимский край" за март 1925г.
Автор подписался "П.К."  Суда по заключительной фразе речь здесь, как раз, идет о событиях происходивших одновременно с восстанием в Суксуне, о котором написал Н.А.Филимонов.

Кулацкое восстание в Ключах.

В июле 1918 г. на собрании, созванном но случаю объявления мобилизации, отцы, призываемых, науськанные офицером Чебыкиным и другими кулаками, решили своих сыновей в ряды армии не отдавать. Подымается шум, несутся возгласы:
—«С кем воевать?» «Давайте оружие на месте!» Но среди беспорядочных криков выделяется голос Чебыкина; «В Ачите фронт,ехать нельзя!»
Собравшиеся успокаиваются и начинают расходиться по домам. Несколько крестьян-бедняков из призываемых, боясь, чтобы им не попало, пошли советоваться к старшему милиционеру Якиму Егоровичу. Налетает один кулак и с криком:
«Чего еще советоваться», ударом по голове сшибает с ног милиционера, стоящего у телефонного аппарата.
Милиционера другие кулаки избивают до полусмерти. Милиционера Минаева убивают на месте, а избитых до неузнаваемости милиционеров: Якима Егоровича, Пастухова и Кожевникова уводят на Дубовую гору (4 версты от с. Ключей) и спускают в шахту.
В селе организуется бандитский штаб, в состав которого входят: Чебыкин, Рябухин и Андрюков. Отдается распоряжение немедленно созвать в Ключах всех граждан Златоустовской волости. Вызванным с полевых работ крестьянам было об'явлено, что все они в возрасте до 60 лет мобилизованы, а потому предлагается им вооружиться, кто чем может для борьбы с красными.
Не теряя времени штаб начинает отправлять мобилизованных крестьян па Песчаную гору (7 верст в сторону Суксуна).

Первая партия отправляется в количестве 60 чел. В селе роют окопы. Отряд, расположенный на Песчаной горе, все растет и в скором времени он насчитывает в своих рядах уже несколько тысяч человек.
Ключи находились в руках восставншх 6 дней, но затем был восстановлен революционный порядок и вплоть до прихода колчаковских войск работал здесь совет.
П. К.

Еще одна точка зрения на антисоветские восстания. Вспоминает участник событий, кунгурский большевик А.С.Попков. Фамилия эта хорошо известна кунгурякам, улица Попкова названа в его честь.

"В Кунгуре я немедленно организовал новый отряд из добровольцев. В него вошло около пятидесяти железнодорожников. Перешли на казарменное положение. Но не прожили в казарме и трех дней: пришлось разделить отряд на две части и отправиться на подавление кулацких восстаний в волостях Кунгурского уезда. Одну часть нашего отряда отправили в район Кишерти, с другой я присоединился к Кунгурскому городскому отряду и небольшому, в десять человек, отряду финнов из Перми. Всего набралось около семидесяти человек. Командиром стал Захаров, комиссаром назначили меня. Выступили мы в середине июля в район сел Березовка, Покровское, Сосновка, Таз, Асово, Осинцево.
Восстания, а точнее волнения, возникали в момент объявления мобилизации в Красную Армию. В указанных волостях они выразились в разоружении волостных дружин и избиении отдельных дружинников. Беднота и большинство середняков были терроризированы кулачеством и участвовали в волнениях поневоле. Поэтому кровавых столкновений не было. Обычно, заняв село, мы собирали разбежавшихся крестьян, разъясняли им положение, сразу же водворялся полный порядок и проходила отправка призываемых в армию.
Имели место и нежелательные явления, но они, как правило, были результатом недоразумений.
Например, небольшая часть нашего отряда, всего тринадцать человек, была в селе Покровском. Толпа крестьян человек в двести хотела наброситься на нас и разоружить. Мы успели принять боевой порядок и остановили толпу. Я стал увещевать крестьян, указывая на безрассудность их попытки, которая могла привести к большим потерям с обеих сторон. Тут же выяснилось, что ярость толпы была вызвана неразумным поведением командира финнов (фамилии его не помню). Он самовольно пошел по селу наводить следствие; и один испуганный им крестьянин бросился бежать на покосы, где паслись лошади. Командир финнов открыл стрельбу по бегущему, но попал в жеребенка. Это и возмутило крестьян.
Другой случай. Когда мы приближались к селу Таз, раздался набат. Мы приняли боевой порядок и шли настороженно. В овраге наши . бойцы наткнулись на нескольких безоружных крестьян и открыли безрассудную стрельбу. Мы с командиром едва ее остановили. Когда же зашли в село, то узнали, что кулаки, собрав крестьян, уговаривали их восстать против Советской власти. Но крестьяне разбежались, и обнаруженные нами были из числа этих разбежавшихся. Когда же крестьян собрали, удалось провести мобилизацию. Крестьяне-татары, проживавшие в деревне неподалеку от села Таз, единодушно заявляли, что они всегда с красными. «Совет есть Совет — не старое начальство. Совет спасать надо»,— говорили они.
Третий подобный случай произошел в деревне Красоты. Здесь в бывшем монастырском имении образовался совхоз. А крестьяне этой и других деревень учинили всовхозе погром. Наиболее активных участников погрома
мы пригрозили расстрелять, но тут же заявили, что у нас рука не может подняться на таких же, как и мы, трудящихся, введенных в заблуждение. Это вызвало всеоб¬щее ликование. Крестьяне признали свою вину.
Выяснилось, что причиной погрома была вековая ненависть к монастырю, захватившему лучшие земли и эксплуатировавшему крестьянскую бедноту. После того, как мы им разъяснили, что такое совхоз и для чего он
создается, они дали слово вернуть все имущество, помочь собрать урожай и сделать подарок Советской власти и Красной Армии в честь первой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Все это было выполнено.
В селе Асово вообще никаких недоразумений не было. В Осинцево бандитами был убит милиционер. Население хоронило его с почестями.
Что касается положения в районе Суксуна, то там, по-моему, другими отрядами были допущены перегибы, что и вызвало волнения. Зачинщики волнений скрылись: линия фронта была близко и перейти к белым трудностей
не представляло. Вообще же безусловно неверно утверждение, будто в 1918 году волнения в деревнях носили массовый характер. Кулачеству удалось поднять их там, где оказывалась слабой наша работа."
("В пороховом дыму. Воспоминания участников Гражданской войны". г.Пермь, 1961г.)

Попков упоминает здесь села исключительно Кунгурского уезда значит речь идет о событиях начала августа или конца июля 1918г.Попков пишет:"Восстания, а точнее волнения, возникали в момент объявления мобилизации
в Красную Армию." Мобилизация в Кунгурском уезде,как известно, была объявлена специальным Декретом СНК от 27 июля 1918г.
В подавлении Суксунского восстания отряд А.С.Попкова, скорее всего, не участвовал.
Н.А.Филимонов командовавший подавлением восстания в Суксуне не упоминает об отряде

железнодорожников.

Село Богородск летом 1918г. было одним из центров антисоветских восстаний. Вероятно сказывалась близость к линии фронта который фактически проходил по Казань-Екатеринбургской железной дороге.
Учредиловцы контролировавшие часть Бирского уезда могли помогать оружием и боеприпасами повстанцам в Богородске и окрестностях, хотя вопрос этот остается малоизученным.
В сборнике "Под красным знаменем", Пермь,1957г., были опубликованы воспоминания участника тех событий Нуруллы Халиловича Айсина. В 1918г. он был членом Осинского уездного исполкома и принимал участие в борьбе с повстанцами. Вот отрывок из воспоминаний Н.Х.Айсина:

"В начале июля в некоторых волостях Осинского, Красноуфимского и Кунгурского уездов вспыхнули контрреволюционные кулацко-эсеровские мятежи.
Мне пришлось руководить ликвидацией их в Карьевской и Мало-Ашапской волостях.
В Карьевской волости мятеж был ликвидирован в основном силами ашапских красногвардейцев.
В первый же день вступления в Карьево мы изолировали наиболее активные антисоветские элементы. На следующий день назначили собрание. Собрание было длинным, и мне досталось больше всех: переводил на татарский язык выступления товарищей, почти все время отвечал на вопросы.
Стоящих против Советской власти сперва было много, но потом их почти не осталось. Советская власть вновь была принята. Вечером прошел съезд Советов, был избран волисполком со всеми его отделами. 3—4 дня дня после этого помогали местным товарищам наладить работу и создать свой красногвардейский отряд.
Около 20 июля я получил от Колегова задание—разведать, что происходит на границе Осинского уезда. На разведку выехал из Малого Ашапа, взяв возчиком крестьянина этой деревни Назьмуханова Загита. Около полудня мы прибыли в татарскую деревню Барсаево. У Назьмуханова была украдена лошадь, и ездили мы якобы, чтобы разыскать эту лошадь.
Около пожарного сарая было много мужиков. Я подозвал к себе одного стоящего с краю татарина и спросил:
— Председатель здесь?
Он мне ответил:
— У нас нет председателя, у нас — староста.
Чувствуя неладное, я попросил все же позвать старосту.
Подошел бедно одетый татарин в лаптях. Я ему заявил, что
мы ищем лошадь. Имеем сведения, что она здесь, у конокрада Минсадыра.
Староста ответил:
— Да, лошадь у Минсадыра, но только вы приехали не вовремя.
У нас уже три-четыре дня волнение. Возмутили наших воскресенские мужики. Как бы плохого не было с вами.
В этот момент со стороны села Воскресенского на паре лошадей с кучером и пятью-шестью верховыми подъехал черный как цыган, татарин. Он встал на телеге во весь рост и громко, начальственным голосом, спросил:
— Ты, староста, вы, десятники, почему не гоните народ в; Смурыг?
Так он называл Воскресенское.
— А вы все, что тут стоите? — крикнул черный татарин в толпу. Он слез со своей телеги и подошел к нам.
— Вы откуда? Зачем сюда приехали?
Я ответил, что ищем украденную лошадь.
— Мы вас задерживаем, доставим в Смурыг и там выясним,, зачем вы приехали, — заявил он мне и сразу дал распоряжение сдоим вооруженным верховым охранять нас, пока он съездит домой пообёдает.
Потом я узнал, что черный татарин — Хазипов Гата, известный вор-конокрад, организатор контрреволюционных восстаний во многих деревнях Воскресенской волости.
Так я оказался в плену. Думал сначала угнать на лошади, но. лошадь была уставшей. Пытаться бежать было безнадежно.
Скоро вернулся Хазипов. Конвоиры что-то сказали ему. Он подошел к телеге и потребовал у меня оружие.
— Я еще не знаю, кто вы такие. Хотите доставить меня к своему начальнику, так доставляйте. Если нужно будет, там и. сдам, — ответил я.
Но Хазипов сам рванул за мой плащ так, что посыпались пуговицы. Видя, что дело принимает опасный оборот, я сказал:
— Нате, возьмите. — И начал доставать наган из кобуры.
Вытащив наган, я выстрелил в Хазипова два раза. Но меня
уже держали двое-трое, и я только ранил Хазипова и еще одного бандита, первого в ногу, другого в руку. Зная, что в нагане только пять патронов, что у меня вот-вот его отнимут, постарался выстрелить в себя, но пуля только прожгла мои волосы и сорвала с головы фуражку. Четвертого выстрела я сделать не смог.
Бандиты посадили меня на телегу. Рядом сел Хазипов. Верховые окружили нас и повезли в Воскресенское. Почти все население двинулось туда же.
Ехали молча, только Хазипов ругался и кричал, что застрелит меня. Левая нога и штаны его были в крови.
Загит Назьмуханов сидел бледный-бледный, даже синий. Глядя на его испуганное лицо, я подумал: «Вот он, бедный, страдает ни за что».
По дороге меня чуть не расстреляли, но решили все же довезти- до штаба, чтобы допросить.
В Воскресенском на площади и по всем улицам был народ. Русские, татары, мужчины и женщины, старые и малые... Казалось, жители всей волости были тут. Многие мужчины вооружены чем попало: винтовками, дробовиками, шашками, самодельными пиками, железными вилами, кнутами-нагайками, а то и простыми палками. Взглянув на всю эту одурманенную толпу, я подумал: здесь нас кончат.
Стащили нас с телеги, били и меня и моего ямщика. Потом привели в помещение, где находилось не менее десятка бандитов.
Начали допрос. Я отвечал, что являюсь комиссаром Мало- Ашапской волости, ехал разыскивать украденную лошадь. Спросили, бывал ли я последние дни в Ашапе, Юго-Осокино, много ли там вооруженных красногвардейцев, какое вооружение.
— В Ашапе был только три дня тому назад, а в Юго-Осокино— дней 10—12. В Ашапе вооруженный отряд из 450—500 красногвардейцев. Вооружение — винтовки, бомбы и 2 пулемета. А в Юго- Осокино отряд большой, хорошо вооруженный, говорили, что около полутора тысяч человек, но точно не знаю, — отвечал я.
В действительности же в Ашапе красногвардейцев насчитывалось 30—40 человек, а в Юго-Осокино — немногим больше; вооружены красногвардейцы были винтовками с весьма ограниченным количеством патронов, а пулемета не было ни одного. Я врал вовсю, преувеличивая наши силы и рассчитывая напугать бандитов, чтобы не вздумали пока наступать на Ашап, Юго-Осокино и дальше. Я надеялся, что там все же узнают о здешнем мятеже и будут укрепляться, пока повстанцы соберут свои силы.
После допроса начали обыскивать меня и ямщика. У меня отняли часы, бумажник с деньгами, блокнот из кармана гимнастерки, сняли с пальца именное золотое кольцо— подарок одной барышни. Под шапкой Назьмуханова оказалась татарская тюбетейка из красного бархата, да еще в кармане носовой платок, тоже вышитый красным. Белогвардейцы торжествовали:
— А... Настоящий татарский красногвардеец!
Я не вытерпел, начал ругаться.
— Ну и дураки же вы! Вот здесь стоят ваши же бандиты, татары, спросите у них, что означает тюбетейка красная, черная, зеленая. Тюбетейки шьются казанскими купцами. Назьмуханов не сам шил. Он купил ее, купил, может быть, еще 10—15 лет назад. Не знаете вы, к чему привязаться!
Стоя со мной рядом, Назьмуханов все время шептал:
— Нурулла абзый (дядя Нурулла), не ругайся, не ругайся!
Вывели нас на крыльцо со скрученными назад руками и били
чем попало: прикладом, железной палкой, нагайкой, били все время, пока не посадили на телегу. Привязали нас к телеге за руки, за ноги, меня и за горло. В телегу запрягли пару крепких лошадей. Рядом с кучером, лицом к нам, сел конвоир, державший в руке револьвер. По бокам поехали верховые конвоиры.
Дорога не трактовая, ухабистая, телегу трясло и мне было очень трудно ехать — веревка давила на горло.
Нас привезли в село Богородское, к зданию бывшего волостного правления.
Развязали нам руки и ноги, сняли веревку с моей шеи и повели. С первого же шага начали опять бить. Били так же, чем попало, но здесь не все сразу, а по очереди. И так — до кабинета следственной комиссии.
В кабинете за столом сидел человек в штатской одежде, с небольшой черной бородой, а около него стоял другой, в офицерской форме, без погон и без кокарды, но при нагане. Как я потом узнал, человек с черной бородой был председатель следственной комиссии белогвардейского штаба Кокшаров, местный богородский кулак, бывший урядник. Один из наших конвоиров передал ему пакет. Там были найденные в моих карманах документы, мой блокнот.
Читая мои документы, Кокшаров принимал все более и более злой вид. Он начал кричать, что я душегуб, разбойник. Здесь я не выдержал и сказал:
— Еще неизвестно, кто из нас разбойник.
— Что? — крикнул Кокшаров.
В это время меня ударили сзади, сбили, долго колотили лежачего и я не смог подняться. Белогвардейцы втащили меня в маленькую камеру, где сидело человек двадцать таких же избитых, как и я.
Через день вызвал меня Кокшаров на допрос. Совершенно неожиданно он предложил мне повести белогвардейский отряд в наступление на наших. При этом Кокшаров заявил, что если я перейду к белым и обеспечу им победу, то они меня поставят большим начальником, с большим окладом жалованья.
— Даю тебе десять минут на размышление, — добавил он.
Сидел я и думал. Что, если пойти с белобандитами и завести
их в удобное для красных место? Может, я смогу сразу перебежать к своим? Нет, вряд ли. Меня застрелят или те, «ли другие. Опознают меня только мертвого. Никто не скажет, при каких обстоятельствах шел я с белобандитами, как погиб. Скажут одно: «Айсин оказался предателем». Тогда останется от меня только черное имя изменника.
Я решил принять честную смерть и сказал это.
Кокшаров тут же написал постановление следственной комиссии и прочитал его мне. Значилось — расстрелять. Тут же он приказал конвоирам увести меня.
В соседней комнате заставили меня раздеться. Остался в одном нижнем белье.
Был вечер, почти ночь, но летняя заря была еще светлой, когда меня повели на расстрел к логу под горой, ниже Богородской церкви. Вели трое. Один из них — офицер без погон, с наганом в руке, остальные — с винтовками. Подвели к яме, через которую были положены две доски. Приказали идти по доске. Когда я дошел до середины, окликнули, и я остановился. Взглянул вниз.
В яме лежали трупы, много трупов. Сзади защелкали винтовочные затворы. Выстрелов не было, но я почувствовал, будто пули уже впивались в тело, будто я уже лежу в яме. Вдруг кто-то кричит:
— Иди обратно, иди обратно!
Не знаю, сколько раз кричали. Но когда я повернул голову назад, офицер говорит:
— Иди обратно.
Голову-то я повернул, туловище поворачивается, а ноги не двигаются. Офицер подошел с одним солдатом. Они взяли меня за руки и повели обратно. Через 10—15 шагов я пошел сам.
Привели меня в помещение и приказали одеваться. Взял я одежду в руки, но тут же потерял сознание.
Пришел в себя в камере. Сильно болела голова, хотелось пить. Товарищи напоили меня холодной водой. Стало легче. Оглянулся — около меня мои вещи, а сам я в одном белье.
Товарищи сказали, что ночью принесли меня и бросили в камеру. Я лежал на животе, вниз лицом, — так уложили меня товарищи. Они знали, что в те дни я ложился только так. Спина и бока мои были сплошь в опухолях и кровоподтеках.
В тот же день Кокшаров опять вызвал меня к себе. На этот раз он казался другим человеком: сразу подал мне стул, конвоиру приказал выйти.
— Может быть, вы не откажетесь от завтрака? — спросил Кокшаров.
— Не откажусь перекусить первый раз за 7—8 суток, — ответил я.
Постучав в дверь соседней комнаты, он приказал:
— Подайте для двоих завтрак.
Подали очень быстро: мясные пирожки, графинчик водки или разведенного спирта. Кокшаров налил водки себе и мне. Думая — отрава так отрава, скорее конец, — я выпил, и с большим аппетитом съел пирожки. Кокшаров предложил вторую стопку со словами:
— Берите стопочку, комиссары любят пить.
— Урядники пили больше, — ответил я.
— Откуда вы знаете, что я урядник?
— Я вас давно знаю, по Суде.
Он начал уговаривать меня, что, дескать, большевики ошибаются, им не удержаться у власти, что Советская власть находится в кольце и, что это кольцо сжимается. Для большевиков остались считанные дни.
— Вы серьезно подумайте обо всем, — говорил он. — Лучше своевременно примите наше предложение, будем работать вместе.
Решив получить отсрочку у смерти, я обещал подумать серьезно. Кокшаров сам проводил меня до камеры и дал распоряжение коменданту впредь не трогать меня.
В дырочку двери нашей каталажки я увидел знакомую мне личность. Это был Шафиев Шамсумунир из деревни Самары или Ишимова, ныне Щучье-Озерского района, сын кулака, муллы. Он бывал в гостях у моих родителей. Я его хорошо знал и он. меня тоже. Я обрадовался, думая, что знакомый посодействует моему освобождению. После кокшаровского угощения я был навеселе и более смелым. В дырочку двери я позвал Шафиева. Он подошел, узнал меня и сразу же начал кричать:
— Ох, ты, красная сволочь, ты, оказывается, здесь!.. Это ты, кзыл мелюген (самый злой и страшный красный черт, дьявол), будоражишь народ, наших мусульман! Мало тебя расстрелять, повесить. Я тебя разделаю на куски...
Тоном приказа он потребовал от дежурного открыть каталажку. Но тот заявил, что своей головой отвечает за меня. Шафиев долго еще тут ходил и грозил, но к вечеру куда-то исчез.
Вот тогда я глубже и яснее понял, какими опасными врагами Советской власти и трудового народа являются кулаки. В интересах сохранения своего личного благополучия, своего господства, они готовы проливать народную кровь, истреблять, убивать всех, кто встанет на путь освобождения. Сожалею об одном, — что не мог поймать этого белобандита, когда, после гражданской войны, он вернулся домой. Хотел лично встретиться с ним, но не успел. Услышав, что я имею такое желание, он куда-то скрылся.
Вскоре нас эвакуировали в тыл белогвардейщины, так как со стороны Кунгура, Ашапа и Тауша наступали отряды красных. Нас связали по два человека, привели в Енопаево, а оттуда дальше по Уфимскому тракту.
Был ясный солнечный день. Рядом идет конвоир, татарин, в лаптях, в домотканном холщевом зипуне. На поясе у него — нож в ножнах, в руках охотничье ружье.
Прошли пять-шесть километров. Идем по Атерскому лесу. Мой конвоир полушепотом говорит:
— Недалеко низкое место и мост. Там лес большой и густой. Многих арестованных белые расстреливают там. Как только наш старший скомандует «стой», я ножом разрежу сзади твою веревку, а ты сразу отпрыгни влево и вовсю беги в лес. Я выстрелю и побегу за тобой, но ты не бойся. Мы решили спасти тебя. А там, у моста, как только остановят, обязательно расправляются. Будь внимателен.
Нас вели и вели, но нигде не останавливали. Прошли деревню Атерский Ключ, отсюда — в село Алмаз и, наконец, в Аскын, Бирского уезда. В Аскыне не приняли, отправили обратно в Алмаз. Посадили там в крепкий кулацкий или общественный амбар. Потом меня перевели в каталажку при волостном правлении. Из Алмаза нас уже никуда не отправили.
В это время на Богородское наступали наши со стороны Кунгура, Уинска, Юго-Осокино, Ашапа и других пунктов. О приближении красногвардейских отрядов мы узнавали от новых, ежедневно поступавших к нам арестованных.
Появился в нашем амбаре и Кузнецов, товарищ, с которым сидели еще в Богородском. Кузнецов рассказал, что наши должны быть недалеко, по железной дороге в сторону Тауша и Чернушки. Если бежать, то только в эту сторону.
Теперь мысль о побеге все чаще занимала меня. Кузнецов примерно знал путь. Кроме того, посадили к нам одного избитого красноармейца. Он говорил, что он разведчик, попавший в лапы белых из-за предательства. Из его рассказа можно было понять, что красные не далее, как в 30—40 километрах от Алмаза. Но в первую же ночь после этого красноармейца увели и он не вернулся. Потом мы узнали, что его расстреляли.
12 августа вечером, как село солнце, я, незаметно для остальных, пожал руку Кузнецову. Он ответил мне тем же. Я подошел к двери и начал стучать, проситься по естественной надобности. Около уборной, дав подножку конвоиру, я изо всей силы толкнул его в грудь. Он полетел на землю. Я по переулку бросился вниз к речке. Через речку оказался только пешеходный мостик в два или три звена, на козлах. Я сбросил за собой доски на последнем звене, чтобы задержать хоть немного погоню.
Было уже темновато, но августовская заря еще не погасла. Сзади стреляли. Я бежал зигзагами, падал, снова бежал. От села до леса было километра полтора. А в селе уже поднимали тревогу.
Добежав до леса, пробовал уйти подальше вглубь, но раздумал: пробираться трудно, сучки трещат, как наступишь. Выбрал толстую суковатую елку, и полез на нее. Опыт в этом деле у меня был. Еще в 1916 году на юго-западном фронте я как-то спасся, просидев на дереве двое суток.
К лесу подъехали верховые. Они остановились. Кони мешали им слушать, и, видимо, поэтому старший распорядился увести лошадей.
— Сейчас услышим, где он будет идти, — говорит один.
Притихли, посидели так недолго, и снова:
— А что, если поискать... он вошел сюда.
— Где ты тут найдешь: заляжет под валежник, попробуй найди.
— Нас тут красные скорее поймают, чем мы этого. Вчера здесь была разведка красных.
Посидели еще немного, поговорили, ушли.
Я прождал, наверное, с час, прислушиваясь, и решил двигаться дальше. Слез с дерева и вышел на опушку леса, на дорогу. Шел осторожно, без малейшего шороха и шума. Направился в сторону железной дороги. Сколько времени я шел — не знаю, но вышел к рельсам и двинулся вдоль железнодорожного пути в сторону Чернушки.
Рассветало. Кажется, я сильно устал, но все старался уйти как можно дальше.
Вдруг слышу голос:
— Стой! Кто идет?
Хотя и слышу, но не вижу человека и даже не могу понять, с какой стороны спрашивают.
Еще раз:
— Кто идет?
Я говорю:
— Заблудился, попал на железную дорогу и иду. Заберите меня и разберитесь.
Впереди показался солдат и скомандовал: «Руки вверх!» Откуда-то сзади или сбоку подошел второй. Вооружение у обоих — винтовки. Один стоял, держа свою винтовку наготове, другой обыскивал меня. В моих карманах ни соломинки не нашли.
Меня повели. У железнодорожного разъезда ввели в помещение. Здесь было еще пять человек, тоже вооруженных винтовками. Все они были в хлопчатобумажных гимнастерках, брюках и фуражках цвета хаки.
, Не выдавая себя, я очень внимательно присматривался. Ни погон, ни звездочек на фуражках, ни красных бантиков или какой- нибудь ленты на них я не увидел. Думаю, кажется, опять попался. Хотел понять что-либо из разговоров между ними, но ничего не было ясно.
Один спрашивает, кто я такой и куда иду. Я ответил так же, как и первым, и просил отправить меня к старшему командиру, пусть там выяснят и разберутся. Сознательно не спрашивал, кто они такие — красные или белые.
Старший распорядился отвести меня к командиру.
Мы прошли версты две-три и вошли в большое село. Это оказалось Тюино.
В ограде большого дома несколько солдат поили и кормили лошадей.
Конвоир спросил:
— Командир встал?
Ему ответили:
— Встал.
— Доложите, вот привели.
Почти сразу ввели меня в комнату. Там было три человека, из которых одного я узнал сразу — товарищ Колчин. И мне стало светло, легко и еще не знаю как хорошо. Но я стоял и молчал.
С Колчиным мы встречались первый раз в Сарапуле, потом в Осе. Он, видимо, только встал: еще не умылся, длинные волосы не причесаны, гимнастерка расстегнута. В комнате был беспорядок; на двух столах лежали револьверы, две полевые сумки, в углу стояли шашки.
Колчин взглянул сердито из-под своих длинных волос, падавших на лоб. Но сразу глаза начали открываться шире, лицо принимало веселый вид. Шагнув навстречу, он спросил:
— Коля, ты? (по русски меня зовут Николай).
Отвечаю:
— Да, я, товарищ Колчин. Я — Айсин.
Он подошел, обнял меня и начал целовать, Я тоже целовал его. Мы оба прослезились.
— А мы имели сведения, — говорил он, — что тебя расстреляли. Как же ты остался жив?
Он начал хлопать меня по плечу, я сморщился и остановил его:
— Больно мне. Все тело опухло от побоев.
— Вася! Позови врача, — приказал Колчин и, увидев стоявшего у двери моего конвоира, спросил: — Что у тебя? Почему не докладываешь? Что стоишь?
— Привели вот его, — показывая на меня, ответил солдат,— не было вашего приказания уйти.
— Иди на свое место, — сказал Колчин и улыбнулся.
Я рассказал о своих приключениях и о том, что белобандиты держат в Алмазе большое количество арестованных. Командиры отрядов решили немедленно наступать на Алмаз. Колчин со своим Сарапульским отрядом и Петроградский отряд под командованием моряка Жукова пошли по железной дороге до тракта, чтобы, повернув, атаковать Алмаз с севера. Бирский отряд Катаева пошел в обход, чтобы сосредоточиться для удара южнее Алмаза. Этот план оказался удачным.
. Без единого выстрела сняли заставу в пяти-шести километрах от Алмаза. Около маленького хутора белобандиты пытались нас задержать, но в беспорядке бежали, как только мы открыли огонь. Немного задержались мятежники в самом Алмазе, но были быстро разбиты. Остатки их в беспорядке бежали в сторону Бирска.
Село взяли днем. С группой красноармейцев я сразу вошел в здание волостного правдения, откуда сумел сбежать. Каталажка закрыта, ключей нет. Красноармейцы прикладами разбили замки. Товарищи вышли, а я не стал задерживаться, поспешил к амбару, в котором провел свои первые дни.
Несколько красноармейцев, прибежавших сюда раньше меня, чтобы узнать, — есть ли тут живые люди, начали кричать: «Товарищи, товарищи!». Но на зов никто не откликался. Откликнулись только на мой, на знакомый голос. Прикладами сломали дверь амбара. Из темноты выходили измученные товарищи, в их числе и мой ямщик Загит Назьмуханов. Увидев меня, он заплакал и все спрашивал:
— Ты ли это, Нурулла абзый (дядя Нурулла)?
Не раз он обнимал меня и моих товарищей, красноармейцев. Обнимали и целовали нас и все спасенные от белогвардейского плена.
В числе освобожденных были тюшевские, уинские и аспинские товарищи. В других местах села из общественных и кулацких амбаров освободили советских работников, революционно настроенных рабочих и крестьян Судинской и Богородской волостей, Сарсинского стекольного, Артинского косного и Саранинского заводов. Всего спасли от белогвардейской расправы около 250 человек. Большая часть освобожденных, за исключением сильно изувеченных и пожилых, вступила добровольцами в красногвардейские отряды.
В то время как в селе происходили описываемые события отряд Катаева вышел на Уфимский тракт на 10—15 километров южнее Алмаза. Убегавшие из Богородского и Алмаза бандиты нарывались на красноармейцев. Решив, что это свои, вступали в переговоры:
— Наверно, вы к нам на помощь? Хорошо, что идете, дела наши плохи, красные взяли Богородское и Алмаз...
Катаев и его бойцы без смеха не могли рассказывать об этой встрече."