ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ 1962 ГОДА

Алина Дием 20.09.17 15:14

   Подготовка к школе началась в августе и будоражила, как ожидание праздника. Куплено коричневое шерстяное платье с длинными рукавами, к нему два фартука – белый с крылышками для праздников и чёрный шерстяной на лямках – на каждый день. Вместе они назывались «школьная форма». Мама уже пришила к платью шёлковый белый воротничок и белые манжеты. Широкий белый шёлковый бант был предназначен для праздничной косы с приплётом. Красное осеннее пальто и коричневые ботинки – тоже обновка. Мне бы хотелось идти в туфельках, но сентябрь в Кунгуре всегда прохладный, лето позади. Тугие новые коричневые чулочки «в резинку», чистенький лифчик с четырьмя подтяжками для чулков тоже собраны заранее.
   Самое упоительное – портфель. По сотне раз за день я повторяла это сказочное слово – «портфель». Мой портфель был чёрный и блестящий, лаковый. На самом деле – клеёнчатый, но это слово мне не нравилось как слишком обыденное, кухонное, и я предпочитала «лаковый портфель». В нём два отделения: для тетрадей и учебников. Тетради для первоклассников – особые, в косую линию, как мне объяснила мама. Мама приготовила их целую стопку, а ещё купила специальную толстую тетрадь, которая называлась «Прописи». Учебников было три – «Букварь», «Родная речь» и «Арифметика».
   В портфель на первое сентября мама положила только одну тетрадь и один учебник – «Букварь». А ещё пенал. Пенал я рассматривала по нескольку раз в день. Пенал был деревянный, тоже лаковый. На крышке выжжен портрет собаки, похожей на нашего Буяна. В пенале три отделения: в одном – зелёная деревянная ручка с пером, в другом – простой карандаш, остро отточенный мамой, а в маленьком поперечном отделеньице – ситцевая круглая перочистка, тёмно-розовая резинка-тёрочка и запасное пёрышко. Великолепные сокровища портфеля я показывала всем приходящим в дом весь август и, думаю, к сентябрю я так надоела своим портфелем бабушке с дедушкой, что они с таким же нетерпеньем ждали первого школьного дня, как и я, в надежде утихомирить мои школьные ожиданья.
   Первого сентября утром меня собирали, как принцессу, всем двором – мама умыла меня сама, без морщиночки натянула чулочки и туго их пристегнула к детскому фланелевому лифчику (колготок у меня ещё не было, впрочем, как и у моих подружек), заплела мою толстую косу красиво, с приплётом на косой пробор и большим бантом. На отутюженных белых крылышках фартука я порхала бабочкой на стуле перед настенным зеркалом.
   Ещё с вечера, боясь ночных заморозков, бабушка срезала в палисаднике три самых ярких георгина для учительницы, а утром красиво обернула их стебли в белую бумагу и перевязала ленточкой. После чая мы, наконец, все выходим. Мама держит меня за руку, в другой руке у меня букет.
   Мне было жаль выпускать ручку портфеля, но, скрепя сердце, отдала портфель маме, поторговавшись с ней, что в обмен она разрешает не застёгивать моё красное пальто. Прятать красоту школьной формы у меня не было сил. К общей радости, день был ясным, солнечным. Можно было захлебнуться его бодрящим свежим духом. Воздух в такие сентябрьские дни творил оптические чудеса, отчётливо подавая в глаза самые далёкие предметы. Дальний край улицы под самой Ледяной горой приблизился и был отчётливо виден её бурый пустой склон. С другой стороны в чёткой перспективе, казалось, нарисовался далёкий сылвенский мост. Оптический обман превращал зрительные сентябрьские ощущения в необъяснимое наукой чудо. Мы с мамой, нарядные до невозможности, надушенные «Красной Москвой», шли вверх по нашей длинной и прямой улице Гагарина. Я обернулась и осторожно помахала букетом дедушке с бабушкой. Вот такими, рядышком, у наших ворот, я и запомнила их на всю жизнь, как будто память фотографической вспышкой впечатала снимок навсегда, до самого моего последнего вздоха.
   Надо сказать, что я ещё никогда не видела нашу школу, она была в стороне от обычной дороги «в город». Младшие классы восемнадцатой школы в то время занимали другое здание, где-то на набережной Сылвы. Улица всё гуще заполнялась спешащими в школу нарядными ребятами и взрослыми. Вот и школьный двор. Куча народу! Представьте себе, что параллельных классов было 4–5, а начальная школа была в то время с первого класса до четвёртого включительно, а в каждом классе по 30 учеников, то есть в школьном дворе собралось как минимум 500 детей, да ещё родители первоклашек. Мы с трудом пробирались через густую кишащую толпу в поисках нашей учительницы. С трудом мы отыскали её, окружённую родителями и перепуганными, молчащими
первоклассниками.
   В отличие от нас, второклассники и другие большие ребята активно двигались, толкались, орали, не обращая никакого внимания ни на родителей, ни на учителей. Я опасалась, что они затопчут и мои георгины, и меня, и маму, поэтому только и ждала момента, чтобы избавиться от цветов. Мне удалось подсунуть их нашей учительнице, уже прижимавшей к животу другие букеты.
   Нашу учительницу звали Таисья Михайловна Болотова. Она была нашей соседкой напротив, окна в окна, как говорила бабушка. Но мы её совсем не знали, видели её редко, мельком, издали. Мы узнали, что она будет моей первой учительницей, только несколько дней назад. Вдруг откуда-то из центра двора раздались командные голоса. Двор постепенно затихал, взрослые дёргали детей за руки и задвигали их к забору, освобождая пространство. На освободившемся пятачке стояло несколько учительниц. Они говорили что-то неразборчивое, им хлопали. Наши первые классы с помощью родителей с трудом развернули и повели бестолковой гурьбой к школе. Я крепко держала маму за руку всё время, мне было совсем не радостно, а наоборот, тревожно. Потеряться в такой толпе немудрено.
   Мы вошли в «класс» и столпились у чёрной доски. Учительница Таисья Михайловна сложила все цветы на стол, велела родителям снять с нас пальтишки и повесить на крючки вдоль длинной стены. Потом она велела родителям встать у двери и вдоль вешалок, а нас кучкой оставила у большой чёрной доски. Затем Таисья Михайловна громким и чётким голосом объявила, что сейчас она «рассадит всех по алфавиту», а дальше будет видно. «Рассаживанье по алфавиту» началось, и я смогла рассмотреть помещение. «Класс» показался мне большим, с очень высоким потолком и двумя высокими незанавешенными окнами. В классе стояли тёмно-коричневые парты, за вешалкой узкий шкаф, тоже коричневый. Стены выкрашены в тёмно-зелёный цвет выше наших голов, а вверху побелены. Вблизи я рассмотрела и нашу учительницу. У неё были рыжие волосы, уложенные валиком, всё лицо, толстая шея и руки в мелких, но ярких веснушках. Тёмно-зелёное шерстяное платье плотно облегало. Худой и молодой её бы никто не назвал.
   Учительница громко называла фамилию и имя и показывала рукой на определённую парту. Мальчики и девочки с портфелями занимали свои места.
   Парту я до этого дня не видела. Это наклонный столик с приколоченной к нему жёсткой скамейкой. Столик состоит из двух неравных частей, нижняя часть откидывалась и почему-то называлась «крышкой».
   Учительница успела уже несколько раз сказать «не хлопайте крышкой», а как не хлопать, если крышка сама стукалась, едва к ней прикоснёшься. Под крышкой было углублённое место, куда нужно было засунуть портфель.
   Парты стояли в три ряда. На парте сидели только по двое. Первые два ряда парт уже заполнились, и я стала волноваться, хватит ли мест для всех.
   Наконец, учительница отчётливо сказала «Ковшевникова Галя», и я шагнула к парте, засунула портфель в углубление, и крышка, конечно, громко хлопнула. Я поискала глазами маму, она улыбалась мне. Рядом со мной уже садился крошечный белобрысый мальчик Кожевников Саша. Мы успокоенно посмотрели друг на друга: наконец-то угнездились и места достались хорошие – рядом со стоящими родителями на второй парте третьего ряда.
   «Рассаживанье по алфавиту» закончилось благополучно – мест хватило всем детям. Потом учительница рассказала, как правильно сидеть за партой.
   Нужно выпрямить спину, облокотиться на парту, сложив руки – правую на левую. Не шевелиться, не поворачиваться назад к соседям, не разговаривать, а смотреть прямо на учительницу и слушать её вопросы. На вопросы отвечать, стоя за партой, но откидывать крышку без стука. Всё это называется «правила поведения», и нарушать их нельзя. Мы присмирели окончательно и замерли, сложив ручки правую на левую. Учительница говорила так строго и убедительно, что я боялась повернуть голову к маме.
   Ещё она сказала, что сейчас начнёт задавать вопросы и, если кто-то знает ответ, то надо поднять правую руку на локте, не выше. Когда учительница «вызовет», назвав фамилию, надо встать и громко ответить на вопрос. Хором отвечать нельзя. Сесть можно по команде «садись!».
   Учительница стала задавать вопросы. Я знала ответы и исправно поднимала правую руку на локте, но так делали многие дети вокруг. Учительница «вызывала» их, они вставали «по правилам поведения» и отвечали. Меня всё не вызывали. Наконец, на вопрос, кто умеет читать, я подняла правую руку. Учительница «вызвала» меня! Я молча встала. «Ты и писать умеешь?» – спросила учительница. Я не знала, умею ли я писать. Никто никогда мне не говорил, что я умею писать. На всякий случай я молча пожала плечами. «Ну, тогда иди к доске и что-нибудь напиши нам». Такого ещё не было в классе, к доске никого не вызывали. Я заробела, но к доске послушно выдвинулась. По команде учительницы «возьми мелок и пиши» я нашла у доски в корытце кусок мела и с самого краешка внизу чёрной крашеной доски написала маленькую кривую М. Потом я задумалась. В классе стояла тишина. Кто-то из взрослых шёпотом подсказал: «Пиши букву а». Но я-то задумалась не из-за того, что не знала букву А, а из-за того, что сомневалась, как написать букву И – палочку слева направо или наоборот. Выбрав N, я быстро дописала Р и оглянулась. Получилось МNР. Жаль, что сейчас я не могу современным шрифтом передать моё руническое угловое письмо. Родители зашептались, зашевелились. Я посмотрела на маму. Она улыбалась и кивала мне. Обрадованная, я посмотрела на класс от доски. Передо мной чинно сидели нарядные дети, их родители приветливо смотрели на меня, а учительница сказала: «Молодец, Галя, садись». Мама улыбалась. Мой страх ушёл навсегда. С первого моего стояния у доски и до окончания десятилетки я не боялась ни «вызова» к доске, ни класса передо мной. Учительница сказала, что к весне вы все научитесь читать, писать и считать и что на сегодня всё закончилось и вы можете идти по домам.
   Мы с мамой чуть не бегом, взявшись за руки, припустили домой. Я летела вприпрыжку, скорее-скорее всё рассказать дома. Праздник был дома – весело и вкусно – с пирогами и бесконечными рассказами про самую лучшую в мире школу и учительницу.

Пн	Вт	Ср	Чт	Пт	Сб	Вс
1	2	3	4	5	6	7
8	9	10	11	12	13	14
15	16	17	18	19	20	21
22	23	24	25	26	27	28
29	30